Книга Внутренняя линия - Владимир Свержин

Многое тогда передумалось князю. Много обид сжалось в кулаке, да растоптано было сапогом. В укор немалому числу князей и бояр не пошел он с поклоном ни к первому Лжедмитрию, ни к Тушинскому вору, да и теперь службу Отечеству ставил превыше службы государю. А дел было и по Разбойному приказу, и по долгу воеводскому — лопатой не разгрести. Куда уж тут мчать с хохотом на горячих скакунах, пролагая след по свежевыпавшему снегу, торя санный путь по московским улицам…

Князь Пожарский стоял на резном крыльце своего терема над Яузой — рекой и слушал, как доносится из — за ворот громкий девичий смех и раскаты величальной песни.

— Батюшка Дмитрий Михалыч! — Княжий тиун, управляющий сим немалым хозяйством с давних давен, поспешил к господину, кланяясь ему в пояс. — Лях с девкой приехали!

— Какой еще лях!

— Ну, тот, которого у Сретенских ворот вешать хотели, да молния дерево пожгла.

— Федор, что ли? Ай да молодец! Ай да хват! Так что ты стоишь? Зови в светлицу да распорядись об угощениях для дорогих гостей!

Згурский переступил порог горницы и поклонился хозяину. Молодая женщина, шедшая рядом с ним, по — заграничному чуть присела, приветствуя князя.

— Успел, стало быть, ловкач? — Пожарский ухарски разгладил усы.

— Позвольте вам представить, мой князь, Тереза Елень, вдова графа Збигнева Еленя.

— Так, выходит, не успел. — Дмитрий Михалыч нахмурился.

— Успел, — не меняясь в лице, произнес Францишек. — Я прибыл на родину и узнал, что Терезу, равно как и всю семью ее, графские слуги увезли в маеток Еленей близ Киева. Я примчался туда, пришел к графу, умоляя отпустить со мной Терезу и обещая выходом[12]за нее все наследные земли, принадлежащие мне по праву. Граф велел своим гайдукам избить меня палками. Я не стал дожидаться и, свернув пару челюстей, покинул имение. Збигнев Елень решил, что избавился от меня, и приказал готовиться к свадьбе. Тереза не соглашалась, но граф пригрозил лишить жизни ее мать и младшую сестру…

— Понятно. — Князь Пожарский сгреб бороду в кулак.

— В день свадьбы у входа в храм я ждал процессию. Верхом на коне. Видит бог, я не хотел обагрять кровью ступени церкви, но граф и его люди обнажили сабли именно там.

— Погубил, выходит, души христианские?

— Я не дьявол, души губить не могу. А тела посек.

— Великий грех, — укоризненно покачал головой Пожарский.

— За грехи пред Богом ответ дам. Все же прочие… — Францишек поглядел на девушку. Из — под ее меховой шапки выбивались рыжие локоны, огромные зеленые глаза глядели влюбленно и счастливо. — Мнение всех прочих мне не важно.

— Крутехонек ты, Федор. Так и самому на белом свете не зажиться. Ладно, чего уж. Люблю храбреца, хоть ты в делах меры не ведаешь! — махнул рукой князь. — Выделю именьице вам. Вон хотя бы у тех же Сретенских ворот, — и усмехнулся. — Отстроишь себе терем, да и будешь заветный дуб, молнией расколотый, всякое утро из окна видеть, дабы мысль о смирении божьем в голове твоей шальной пребывала, да память о дне знакомства нашего не угасла.

— Благодарствую, княже. — Згурский поклонился. — И у меня для тебя подарок имеется… — Он чуть помедлил. — За добро добром плачу.

Благодарный шляхтич расстегнул кунтуш, достал толстый, опечатанный красным воском пакет.

— Что здесь? — взвешивая на ладони презент, спросил Пожарский.

— Это точные списки с посланий Тушинского патриарха Филарета, отца нынешнего царя Михаила, в Москву — князьям Черкасским, Сицским и прочим братичам и родичам. С указкой, что и как делать, что говорить да предпринимать, дабы юного Михайлу царем сделать. Письма эти еще в Кракове перехватили да, снявши копии, в Москву отправили. Списками же теми, хранением их, королевский секретарь заведует — мой дядя. Он — то мне весь пакет и передал. Когда захочешь, князь, здесь полное доказательство того, что избрание Михаила на царствие — подлог, и силы не имеет.

Пожарский грустно поглядел на боевого товарища:

— Эх, Францишек, Францишек! Мне ли о том не знать… Мне ли не ведать, что грамота Земского собора об избрании Михаила Романова государем всея Руси дьяками, как с прописи, переложена с годуновской грамоты. До смешного порой доходило. Повествование об избрании Бориса на Новодевичьем поле борзописцы Филаретовы перенесли под стены Ипатьевского монастыря, во всем же ином ни слова не изменив. Получше всякого мне ведомо, что брак, которым Иоанн Грозный с Романовой сочетался, матерью нашей, церковью признан не был и быть не мог. Да только, — Пожарский махнул рукой, — пустое это.

— Отчего же? — непонимающе глядел на него Згурский.

— Сам подумай, Францишек. После долгих лет смуты наконец на российском престоле покойно сидит царь. Летами молодой и нравом не буйный. Много еще чего для Руси полезного сделать сможет. Царя того освятил какой ни есть, а патриарх святейшей нашей церкви православной. Ни для кого не тайна, что Романовы не Рюрикова рода, как, скажем, я, да и многие другие князья. Но ведь ежели начнем мы меж собой бородами меряться, кто славнее, чиннее и богаче, вновь по Руси распря начнется, вновь кровь русская реки заполнит. Вот ты предлагаешь мне пакет сей открыть да с ним Михайла с престола и скинуть. Невелика натуга. Да ведь без него лучше не станет. Что есть царь? Закон Божий, в особе царской воплощенный. А ежели каждый себя законом возомнит, то и будет прав тот, у кого сабля острей. Кумекаешь, о чем говорю?

— Да, мой князь.

— То — то же.

Пожарский провел указательным пальцем по гладкому пергаменту, в который были для сохранности завернуты письма.

— По сути, Федор, обретя нынче от тебя грамотки сии, я бы должен был тебя, лиходея, в острог посадить. Сам размысли. Кому теперь выгодно на Руси новую смуту устраивать? Не королю ли Владиславу, который и без того войной на Москву идти желает?

— Верно, — пристыженно опустил глаза Згурский. — Не подумал о том.

— А след было подумать. Ну, да все одно. — Князь Пожарский неторопливо подошел к печи и приоткрыл заслонку. — Хорошо, что послания эти нынче здесь обретаются. Иных списков, поди, нет?

— Нет. Другие снимать без надобности было.

— Вот и славно, — улыбнулся Дмитрий Михайлович. — А этим змеям ядовитым, — он подкинул в руке пакет, — в геенне огненной самое место.

Бросил опасный подарок в огонь и поворошил кочергой, разгребая жар:

— Там им и быть.

ГЛАВА 6

«Здоровое недоверие — хорошая основа для совместной работы».

И.В. Сталин

Май 1924

Окружной комиссар Рошаль шел по набережной Орфевр, сосредоточенно глядя на мутные воды Сены. От ржавой и едва подкрашенной баржи, переделанной под жилье, неслись звуки патефона. Нежный женский голос выводил: «Заснесло тебя снегом, Россия…» Мсье Рошаль не знал русского языка, но песня звучала грустно, выжимая слезу даже у него — видавшего виды полицейского, бывшего офицера свирепых марокканских стрелков.