Книга Спасите игру! Ведь жизнь – это не просто функция - Кристоф Кварх

Homo oeconomicus появляется на свет

Он сидит в каждом из нас. Речь идёт о некой идее самоидентификации человека, об образе, который в течение нескольких столетий развил такую мощь, что стал определять не только жизнь людей, но склад общества, экономику, стиль общения и даже частную жизнь. И это прекрасный пример того, до какой степени люди позволяют сознанию определять бытие и до какой степени формы нашей жизни являются продуктом духовного развития, о котором мы знать не знаем, а иногда и знать не хотим. Не может не радовать надежда на то, что духовное развитие точно так же приведёт к исчезновению этого само собой разумеющегося человека экономического, и ему на смену придут другие, возможно, более полноценные и более адекватные способы человеческого самоопределения.

Кстати, раз уж мы заговорили о homo oeconomicus, пожалуйста, не представляйте себе какого-нибудь менеджера или босса крупной фирмы, который к вам-то лично не имеет никакого отношения. Нет-нет, homo oeconomicus живёт и в вас тоже.

И если мы ведём здесь речь о том, что его мировое господство угрожает игре, то в том числе и для того, чтобы указать на предателя игры, который, вероятно, гнездится и внутри вас, и который, обманывая и хитря, не даёт вам свободно и легко раскрыть ваш потенциал.

Родился homo oeconomicus в Англии в XVIII столетии. То была эпоха Просвещения, когда медленно, но верно проступал новый образ: человек понимал себя как рационального эгоиста, стремящегося к могуществу и пронизанного тщеславием. Собственно, это было известно и раньше. Новое заключалось в идее, провозглашённой в трудах таких мыслителей, как Бернард де Мандевиль или Адам Смит: эгоизм и алчность — это не постыдные пороки, а совсем наоборот, драгоценные и плодотворные качества, которые, если их правильно приложить, содержат в себе огромный экономический потенциал.

Вследствие этого, в XIX–XX веках всюду, где homo oeconomicus завоёвывал своё новое жизненное пространство, этот образ человека приобретал всё бо́льшую и бо́льшую популярность. Чарльз Дарвин взял его за основу своей теории происхождения видов. Дошло до того, что идея человека как рационального эгоиста, силой пробивающегося на большом рынке жизни, предопределила всю современную картину духовной жизни общества. Ведь сегодня мы свидетели того, как все области нашей жизни подчиняются диктату экономики. Уже давно ему подвластны далеко не только сфера индустрии и труда, куда там: это царство пожрало и образование, и здравоохранение, и культуру, и религию — а также, как это ни печально, в огромной степени и игру.

В тени этого триумфа протекает один не очень заметный процесс, отчасти связанный с принципами строения и функционирования нашего мозга и даже с эволюционным наследием человечества. Эти взаимосвязи нетрудно будет описать, если ещё раз вспомнить материал, проработанный в предыдущей главе. Там мы оглянулись назад, в историю нашего развития, сделали обзор тех форм игры, которые люди из поколения в поколения находили, развивали и передавали потомкам, вникали в напряжённую работу философов, которые пытались понять значение игры для «становления людей из обезьян» (Фейербах), и нам стало ясно: мы, люди — существа ищущие.

В противоположность животным, мы не располагаем врождёнными паттернами поведения, на которые могли бы опираться в познании мира, при помощи которых были бы в состоянии найти своё место в нём. Наш мозг слишком открыт, слишком пластичен и слишком скудно запрограммирован заранее. Поэтому на протяжении всей жизни как внутренняя структура мозга, так и способы образования в нём новых связей под влиянием жизненного опыта, способны меняться, благодаря чему мы никогда не теряем способности приобретать знания, овладевать новыми умениями и навыками, использовать для своего дальнейшего развития новые возможности и переделывать мир в соответствии с нашими представлениями.

Ничто из того, что мы сейчас думаем или делаем, из того, что мы уже совершили на этой Земле, что узнали и поняли — не было заранее запрограммировано. Прямохождение, речь, письмо, способность музицировать, одомашнивание животных и растений, строительство домов, деревень и городов, в которых мы теперь живём, создание транспортных средств, на которых мы передвигаемся, космических ракет и не в последнюю очередь игр, в которые мы играем, — ни одно из этих достижений не было с самого начала заложено в нашем мозгу в виде специально предназначенных для них нейронных связей или нервных клеток. Нет, всё это мы выдумали сами в ходе длительного поиска, происходящего порой на протяжении жизни многих поколений, сами реализовали, и сами укоренили в наших мозгах. И сначала нам приходилось этому учиться. А учиться мы могли только одним способом: пробуя и пробуя все возможные варианты. Всего этого мы достигали, играя иногда в опасные игры, в ходе которых нам достаточно часто приходилось с болью в сердце обнаруживать, что ничего опять не работает и мы совершили очередную ошибку.

Мы и сегодня идём этим путём — путём поиска. Это особенно ярко видно на примере наших детей. Они показывают нам, что такой поиск происходит в форме игры. Дети познают мир, играя, шаг за шагом, пробуя и ошибаясь, они разузнают, как и что в этом мире случается, что и каким образом можно открыть, сделать и укоренить в мозгу в качестве нового опыта. Мы можем помочь им в этом одним способом: предоставляя пространство и возможности для этой игровой исследовательской деятельности. Кроме того, мы поможем им, если предоставим в их распоряжение наши знания и опыт, чтобы они могли узнать от нас, как вообще всё бывает или могло бы быть. Мы можем дать детям пример, поддержать и воодушевить их.

Однако стоит детям заметить, что мы при этом используем их в качестве объектов, хотим их научить, руководить ими, что-то преподать, чего-то ждём от них, хотим навязать свои мерки воспитания и образования, как они сразу бросают играть. В этом случае у ребёнка исчезает ощущение, что он самостоятельный субъект, который сам, своим путём, с присущей от рождения радостью игры, ищет и находит собственный путь в этом мире. Он теряет удовольствие от самостоятельного мышления и творчества. Ребёнок прекращает играть, и ждёт, что мы скажем ему, что, когда и как ему делать — и что при этом произойдёт. Если никто не даёт таких указаний, ребёнку становится скучно. Тогда он ищет чего-то, чем можно было бы заполнить эту скуку, и легко может скатиться к тупому потреблению или использованию готовых продуктов. А ведь они для того специально и сделаны, чтобы разгонять скуку — отвлекая, возбуждая, вовлекая в разговор, усаживая перед экраном в качестве пассивного зрителя или побуждая к немедленному действию в состоянии аффекта, как это происходит во многих компьютерных играх.

Но всё это не имеет уже почти никакого отношения к игре как таковой, пусть даже все эти продукты зачастую продаются как якобы игры. Разработчики, производители и продавцы всех этих скуку-разгоняющих продуктов используют детей и подростков для достижения своей экономической выгоды. Это та прореха, через которую в мир игры вторгается экономика.

И — как мы это скоро увидим — раз проникнув туда, экономическое мышление стремительно распространяется во все стороны, подобно наводнению.