Книга Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - Майкл Ховард

Эффект был для Бисмарка ожидаемым. И в Берлине, и в Париже собирались толпы, оравшие «На Рейн!». Прочитав телеграмму, Вильгельм I воскликнул: «Это – война!» Также отреагировали Оливье и Граммон. Война, по-видимому, была не столь отдаленной перспективой, раз Бисмарк сумел перетянуть на свою сторону короля в требованиях к Франции о «сатисфакции», но печальная ирония в том, что 14 июля, когда новости из Берлина достигли Парижа, во французском правительстве ненадолго возобладала сторона, ратовавшая скорее за мир. 13 июля собравшиеся на встречу министры впервые услышали об указаниях, которые Граммон отправил Бенедетти предыдущим вечером. И хотя они без особого энтузиазма одобрили их, все же решили внести дополнение следующего содержания: «Требование о гарантиях может быть и смягчено, и любая благородная инициатива будет приветствоваться». Было зачитано срочное послание от британского министра иностранных дел лорда Гренвиля, рекомендовавшего имперскому правительству выразить удовлетворение отказом Леопольда. Оно произвело надлежащее впечатление – и предложение об объявлении мобилизации было провалено, к великому огорчению Лебёфа, восемью голосами против четырех. Только когда на следующий день послание Бенедетти и сообщение о «Телеграмме Бисмарка из Эмса» добрались до Парижа и затем, сравнив их, министры в полной мере осознали внесенные коррективы Бисмарка, как и агрессивную их цель. После этого они единодушно высказались за мобилизацию, ив 16.40 были изданы соответствующие указы. После этого, поняв, что все не так просто, они в течение шести часов обсуждали обращение к Законодательному корпусу. Был составлен проект обращения, и Наполеон III подготовил письмо к Лебёфу с тем, чтобы тот затянул призыв резервистов. «Я сомневаюсь, – мрачно прокомментировала императрица, присутствовавшая на заседании Государственного совета, – соответствует ли это настроениям в палатах (то есть в Законодательном корпусе, Сенате и Государственном совете) и в стране». Обеспокоенный Лебёф грозился подать в отставку. Но в тот же вечер стало известно, что Бисмарк официально разослал текст телеграммы из Эмса правительствам государств Европы. Перед лицом такой провокации идеи достичь компромисса улетучились. К ночи французское правительство, как сам Бисмарк, приняло решение воевать.

И когда на следующий день, 15 июля, Граммон и Оливье, обращаясь к Сенату и к Законодательному корпусу соответственно, потребовали необходимые военные кредиты, заявила о себе оппозиция, ее голос был услышан. Ветеран Тьер, патриотизм которого, талант политика и военные знания сомнению не подвергались никем и который, выступая против кандидатуры Гогенцоллерна, использовал все свое влияние для поддержки правительства, поднявшись на трибуну вслед за Оливье, и, невзирая на неоднократные прерывания, осудил войну. «Вам хочется, чтобы вся Европа заявила, что, хотя суть конфликта устранена, вы решили пролить реки крови ради проформы?» Лидеры левых поддержали его – Гамбетта, Араго, Гарнье-Паже, Жюль Фавр, однако на правых и центристов речь Тьера впечатления не произвела. Мастодонт от политики Гюйо-Монперу витийствовал: «Пруссия позабыла Францию под Йеной, и мы должны напомнить ей об этом!» Подобные высказывания куда больше пришлись им по душе. Оливье в ответе Тьеру с легким сердцем (d’un coeur leger) взял на себя бремя войны. И тут же поторопился загладить неудачную фразу: «Я имею в виду, с сердцем, не обремененным раскаянием, а уверенным сердцем. Но это высказывание ему напоминали до самого конца его долгой жизни. Комиссия Законодательного корпуса поспешно потребовала у него, а также Граммона и Лебёфа уточнений. Лебёф твердо заверил комиссию, что армия готова. Лучше воевать сейчас, заявил он, сам того не желая повторив Мольтке, чем несколько лет спустя, когда пруссаки усовершенствуют свои винтовки и скопируют картечницы, и еще добавил, пока оппозиция в палатах не успела окончательно развалить армию. Граммон, когда комиссия поинтересовалась его мнением о том, может ли Франция положиться на союзников, ответил замысловато: «Если я заставил комиссию ждать, то потому, что у меня в министерстве иностранных дел были послы Австрии и Италии. Надеюсь, комиссия не будет больше задавать мне вопросы». Палаты были удовлетворены типичной для человека военного грубоватостью Лебёфа, как и характерной для дипломатов изворотливостью Граммона, и подавляющим большинством голосов военные кредиты были приняты. На улицах Парижа толпы людей не скрывали восхищения, а демонстрации, организованные республиканцами, просто потонули в восторженных воплях.

Таким образом, в результате трагического стечения обстоятельств, недальновидности и невежества руководства Франция ввязалась в войну с самой мощной в то время в военном отношении державой в Европе, имея небоеготовую армию и без единого союзника. Представители Австрии и Италии, как и России, Великобритании и государств Южной Германии, заявили, что они не в состоянии поддержать Францию в этой войне. Общественное мнение в Англии, естественно отличавшееся галлофобией и сочувствующее союзнику по Ватерлоо (пруссакам), сильно поколебалось после опубликованного в «Таймс» заявления Бисмарка, в котором он детально изложил идею поглотить Бельгию, которую Наполеон III столь неразумно поддержал в 1866 году. Но Франция оказалась в одиночестве отнюдь не из-за происков Бисмарка[17].

Мобилизация в Германии

Пока дипломаты вели переговоры, военные обеих держав принимали первые предупредительные меры. Уже 11 июля прусский военный атташе в Париже граф Альфред фон Вальдерзее сообщил королю, что французы приступили к скрытной подготовке к войне. В Америке размещались заказы на фураж, в железнодорожные компании направлялись военные комиссии, военно-морских офицеров отзывали из отпусков, в Тулоне готовили транспортные средства для переброски сил из Алжира и Рима, закипела бурная деятельность и на складах боеприпасов. Король Вильгельм I, у которого были все основания для тревоги, тут же телеграфировал соответствующие распоряжения в военное министерство – вооружить гарнизоны крепостей в Майнце и Зарлуи и принять меры для обороны Рейнской области. Роона эти распоряжения привели в замешательство. Не существовало планов подобной частичной мобилизации, а импровизации всегда дезорганизуют всеобщую мобилизацию и, как следствие, наступление войск, которое никак нельзя было исключать. С другой стороны, всеобщая мобилизация, автоматически переходившая в сосредоточение сил, а последнее – во вторжение, означала войну. Столь безукоризненно продуманные Мольтке меры поставили пруссаков перед той же дилеммой, с которой столкнулись генеральные штабы европейских армий в июле 1914 года. Мольтке, который, как и Бисмарк, пребывал в отпуске у себя в имении, был послан к королю, и Роон после консультации с Советом министров объяснил Вильгельму I, что «военные полумеры с нашей стороны вызовут аналогичные меры на стороне врага и нас неизбежно втянут в войну. Если Ваше Величество полагает, что полученные из надежных источников сообщения о принимаемых французами мерах означают, что они готовят войну против нас, в таком случае может быть рекомендована лишь всеобщая мобилизация армии». Но время для такого шага еще не настало, хотя военное министерство уже проверяло действенность мобилизационного механизма, и 12 июля Подбельски доложил, что механизм этот «полностью дееспособен». Все распоряжения проверены, и они будут разосланы, как только французские палаты одобрят военные кредиты или приступят к призыву запасников, или же Австрия обнаружит признаки подготовки к войне.