Книга Мы, утонувшие - Карстен Йенсен

Прошла пара минут. Моряк находился совсем близко. Но время его было на исходе. Никто долго в ледяной воде не продержится.

Кнуд Эрик дал команду остановить машину и побежал на мостик, перелез через борт, постоял качаясь, словно не мог решить, в какую сторону упасть… и прыгнул.

Позже, пытаясь объяснить себе самому свой поступок, он думал: я хотел создать равновесие в своей жизни. Но в тот момент, прыгая, он не думал ни о чем. Он поступил так, как поступают люди, когда трут пальцем глаз, если в нем что-то мешает. Красный огонек, как же он ему мешал!

Он нарушил главное правило конвоя: нельзя останавливаться, чтобы подобрать выживших. Правило существовало не только ради того, чтобы их собственный корабль не стал легкой целью для подлодок, но и чтобы в него не врезались суда, идущие следом. История знала немало примеров, когда единичное отклонение от курса вызывало цепную реакцию столкновений, часто с разрушительными последствиями для кораблей.

«Нимбус» замыкал конвой, так что сзади никто в них врезаться не мог. Прыгая с крыла мостика, Кнуд Эрик рисковал только жизнью своей команды. Его поступок, как и все на войне, был совершен во исполнение одного нравственного обязательства в ущерб другому. Правильный и в то же время чудовищно неправильный.

Холодная вода обухом била по голове. Он почувствовал, как сквозь мокрую одежду проникает холод. Вынырнув, судорожно вдохнул и лихорадочно огляделся, готовый запаниковать. Утопающего видно не было. Но тут его подняла волна, и он заметил человека, поплыл к нему кролем, от яростных движений в венах забурлила кровь. Рот у тонущего по-прежнему был открыт. Теперь Кнуд Эрик слышал исступленный крик, полный боли. Лампочка на жилете бросала красный отсвет на лицо человека. К своему удивлению, он понял, что это женщина с короткими черными волосами и узкими восточными глазами. Видны были одни белки, и, если б не крики, он решил бы, что женщина мертва.

Вот он добрался до нее. Глаза уже не закатывает, но взгляд какой-то странный, отсутствующий, словно она сосредоточена на чем-то, что происходит внутри ее. Он решил, что у женщины шок, и потащил ее в сторону корабля. Счет шел на секунды. Холод уже начинал парализовывать тело. Через мгновение придется сдаться, а спасжилета у него нет.

Большинство членов его экипажа стояли у борта и подбадривали своего капитана возгласами, как бегуна, приближающегося к финишу. Уже бросили трап. На последней ступеньке стоял Абсалон, насквозь вымокший и держась одной рукой, другую руку протягивал ему. Кто-то бросил линь, Кнуд Эрик ухватился, его подтянули к трапу, Абсалон схватил его за руку и вытащил. Кнуд Эрик сжимал руку женщины, которая, казалось, не осознавала, что происходит. Только теперь до него дошло, что она больше не кричит. На ее лице расцветала отрешенная улыбка.

Он вытащил ее из воды. Показалось обнаженное ниже пояса тело, и он увидел свисающие внутренности. Отрешенность ее взгляду придала близость смерти. Борьба за жизнь, вероятно, осталась позади, потому что она больше не кричала.

Он попытался закинуть ее на плечи, но что-то ему помешало. Он посмотрел вниз. Она что-то держала в руках. И тут до него дошло, что из зияющей дыры в ее теле свисают не внутренности, это была пуповина. Женщина держала в руках ребенка — морщинистый красный комочек, который она принесла в этот мир под водой.

Роды, должно быть, начались еще до того, как корабль атаковали. В ледяном море, где человек мог выдержать всего две минуты, мать боролась не только за собственную жизнь, но и за жизнь своего ребенка.

Кнуд Эрик обхватил бедра женщины, приподнял ее и передал Абсалону. Сверху к ним протянулось море рук.

В тот же самый миг он услышал глухие подводные раскаты глубинных бомб, сопровождаемые громким плеском. И закрыл глаза, зная, что женщина, которую он держал на руках, — единственная, кто выжил на «Хоупмаунте».

* * *

Дорогой Кнуд Эрик!

Сегодня ночью бомбили Гамбург, небо горело от вспышек пламени. Говорят, огонь поднимался на километры и плавился асфальт. Всю ночь грохотали взрывы, как будто бомбы падали здесь, на острове. В Водерупе сошел оползень. В последний раз такое случилось в 1948 году, когда в Эккернфёрдской бухте взлетел на воздух «Кристиан Восьмой», а Гамбург ведь намного дальше.

У Хвоста нашли утонувшего американского пилота с парашютом. Немцы приказали похоронить его в шесть утра. Видно, хотели избежать волнений, но мы все собрались на кладбище с граблями и лейками, сказали, что в Марстале принято ухаживать за могилами близких с утра пораньше. Кажется, немецкие солдаты нам не поверили.

Но вообще-то, немцы у нас тут мирные и спокойные.

В Марстале все тихо. Смерть, как всегда, приходит с моря.

Рыбаки боятся, что им в сеть попадется утопленник, никто этим летом угрей не ест, хотя они жирнее обычного.

В каждом втором дворе держат поросят, хоть это и запрещено. Должно быть, так Марсталь выглядел лет сто назад, когда в городе еще держали скотину. Но на юге все объято огнем, и днем и ночью мы слышим рев бомбардировщиков.

В Навигационной школе мало учащихся, а те, что есть, — нарасхват среди наших многочисленных женщин, не видевших своих мужей больше двух лет. Я их не осуждаю. Всего нехватка, любви тоже. Сама я давно от этого отвыкла, но не все такие, как я, и чем старше я становлюсь, тем терпимее. Столько всего сама упустила! Что-то по своей вине, что-то нет. У меня была великая миссия. Я хотела дать женщинам возможность любить. Теперь я понимаю, что проиграла. Кое-что мне сделать удалось, но не для себя. Напротив, тебя я оттолкнула, а Эдит живет в Орхусе, и я редко ее вижу.

Когда-то я думала, что, встретив мужчину, женщина теряет не только невинность, но и мечты. Родив сына, она получает вознаграждение за утраченную невинность, но мечты, свои мечты теряет вновь.

Я столько всего для тебя хотела. А ты желал другого, и я, разочаровавшись, отказалась от любви. Я так и не научилась любить безо всяких условий. Считала, что жизнь меня обделила и я должна все брать сама, но жизнь не собиралась заключать со мной сделку. Может, самое большее, чего можно достичь, — это любить, не требуя ничего взамен. Не знаю. Наверное, не вижу разницы. То, что называют любовью, для меня по большей части — лишь горькая нужда и отчаяние.

Думаю о тебе каждый день.

Твоя мама

* * *

Любое сообщество имеет свои мифы. Корабли, которые ходят в конвое в Россию, — не исключение. Мифы были невероятными, граничащими с противоестественным. Они заставляли вслушиваться и изумляться, и все же, в отличие от большинства других славных историй, были правдивыми.

Один из них повествовал о Мозесе Хантингтоне.

Мозес Хантингтон, черный парень из Алабамы, был чечеточником и моряком. Обладатель низкого мелодичного голоса, он сам себе аккомпанировал, танцуя степ. Но не таланты танцора или певца превратили Мозеса Хантингтона в миф и заставляли людей просить у него автограф.