Книга Время - московское! - Александр Зорич

Полуразрушенный, местами обуглившийся скафандр вместе с креслом придавлен тяжелыми обломками реактора, сорвавшегося с креплений в момент удара. Нет возможности ни быстро вытащить вручную скафандр, ни даже толком подступиться к нему, чтобы извлечь тело комэска.

Мы вернемся за ним. Совсем скоро.

Через несколько минут мы обнаружили флуггер Цапко. На то, что машина принадлежит именно ему, однозначно указывал обломок стабилизатора с боевитым барбусом. Полезная все-таки штука — персональные эмблемы…

Сам Цапко, слава Богу, отсутствовал.

Ада, правда, не сразу сообразила, что это хорошо. Вполне простительно.

— Где Сережа? — растерянно спросила она. И, стремительно приближаясь к истерике, повторила: — Где Сережа?!

— Спокойно, Ада. Сережа катапультировался. Как, надеюсь, и другие наши ребята. Странно, что мы пока не запеленговали их радиомаяки, но тут могут быть самые разные причины…

— Не надо темнить, Саша. Я все понимаю: он погиб. Как и остальные.

— Ада, во-первых, идемте обратно в вертолет… Во-вторых! — По мере приближения к «володьке» я вынужденно повышал голос, чтобы перекричать его нестихающий рокот, ведь Можайский вполне благоразумно двигатели не глушил. — У нас, у пилотов, много суеверий! И разных традиций! Свой этикет особый существует! Ну, вы слышали! Наверное!!!

— Слышала!!!

— Так вот, раз слышали!!! — Я подтолкнул Аду в проем, залез следом сам, задвинул дверь обратно и, когда могучее «тр-р-р-р» осталось снаружи, с удовольствием понизил голос:

— Раз слышали, то должны понимать некоторые совсем простые вещи. Если пилот не вернулся из боевого вылета, о нем говорят: «не вернувшийся из боевого вылета». Короче — «отсутствующий». Если его долго искали и не нашли, говорят: «пропавший без вести». И только если его тело обнаружено, опознано и освидетельствовано медиком, тогда о пилоте говорят как о погибшем. Я вас очень прошу, Ада: почувствуйте разницу.

Все это я говорил вовсе не ради того, чтобы поучить человека гражданского премудростям военной лексики (тоже мне премудрости). Цель мною преследовалась сугубо терапевтическая: «отстроить» Аду от трагической волны.

Начнись вопли и сопли, я бы и сам не сдержал слез. Бабакулова мне с лихвой хватило.

— Вот если бы ты мне вчера так интервью давал, как сейчас говоришь. — Ада грустно улыбнулась. — А то ни одной живой детали… Все на уровне «Любой приказ Родины, в любом месте, в любое время»…

— Я же предупреждал: устал я. А когда российский офицер устает, за него начинает говорить Россия… Извините, меня вызывают.

— Эй, лейтенант, слышишь меня? — прозвучал в наушниках голос Можайского.

— Да, говорите.

— Мне тут только что удалось перекинуться парой слов с Хордадом. Трое твоих на месте. Двое дотянули до полосы и сели, один катапультировался в пределах видимости. Так что поздравляю.

— Фамилии?! — Как мне хотелось, чтобы среди спасшихся над Хордадом оказался Цапко!

Хотя и нечестно это: чем любой из молодых ребят его хуже? А с другой стороны, что значит «честно» — «нечестно»? Рядом со мной сидела Ада. Вот и вся честность!

— Да не успел я. Удивительно, что вообще на ретранслятор смог выйти. Тут, говорят, пока мы летаем, клонский флот появился. И будет сейчас всему пэ. Или ему пэ. Ну ты понял.

Я машинально скосился на часы. 11.05.

Хорош денек получился… Еще даже не стандартный полдень, а вот уже и клонский флот пожаловал… А все так деликатно начиналось: Жагров, немецкие асы, безобидный вылете «Рододендронами»…

— Так точно. Итого, выходит, трое нашлись. А значит, мы одного только ищем…

— Именно… О, постой-ка… Это у нас что?.. Ну-ка на правую огневую точку, живо!

Я бросился к блистеру, в котором была установлена спарка крупнокалиберных пулеметов. Знаком я показал бортмеханику, чтобы он приоткрыл дверь и приготовился поддержать мой почин из своего автомата.

— Где?! — спросил я Можайского.

— Сейчас увидишь.

С этими словами капитан резко развернул вертолет на девяносто градусов и, едва выровняв машину, положил несколько неуправляемых ракет в цель, которую я заметил только после того, как она взорвалась. В воздухе еще кувыркались обломки клонского бронеавтомобиля, а все мое внимание уже было поглощено совсем другими вещами.

По отрогу бархана струилась парашютная система катапультируемого кресла. Само кресло лежало на боку чуть поодаль — значит, пилот счел за лучшее отстегнуть систему после приземления. В свою очередь, это значило, что после приземления пилот пребывал в сознании и, надо думать, в добром здравии.

В следующую секунду я увидел самого пилота. Он стоял на гребне бархана, опустившись на колено, и стрелял из пистолета

Больше всего меня интересовали те, в кого он стреляет. И я их увидел: четверо клонов, залегших с автоматами в сотне метров от него.

Я мгновенно открыл огонь.

Моей могучей пулеметной спарке поддакивал скромный армейский автомат в руках Неизвестнова.

Клонам хватило дерзости ответить нам тем же.

Самое удивительное, что они даже попали.

Несколько пуль впорхнули в грузовую кабину и ушли в потолок.

Из пробоин закапала темная жидкость.

Но превосходство в огневой мощи было на нашей стороне. Я думаю, мы с Неизвестновым убили всех четверых. Но Можайский, решив, вероятно, развеять по ветру сам прах супостатов, уложил в место, обозначенное нашими трассерами, добавочную порцию ракет. Царская расточительность!

После этого мы обратились к нашему пилоту через громкоговоритель. Он, оставаясь почему-то коленопреклоненным, ответил вяловатым жестом, дескать, ну слышу, слышу, глухой вас не услышит.

— Мы не можем тебя забрать с гребня бархана! — сказал Можайский. — Я там не сяду! Спускайся вниз!

Пилот отрицательно замотал головой. Потом он (я уже почти не сомневался, что это Цапко, хотя черты его лица за бронестеклом угадывались едва-едва) выразительно похлопал себя по ногам.

— Он ранен в ноги? — заволновалась Ада.

— Есть вариант, что приводы скафандра отказали или заклинило что-то. Тогда и тяжелоатлет не шелохнется, «Гранит-2» жутко тяжелый.

— Знаете чего, мужики и дамы, — сказал бортмеханик. — Давайте зависнем, я спрыгну с инструментами и вытащу его из скафандра.

— И что тогда? — не поняла Ада.

— Тогда уже Сере… то есть пилот сможет вскочить в вертолет, находящийся в режиме висения, — пояснил я.

— Это Сережа?! Правда?! — Ада требовательно вцепилась в мой рукав.

— Не знаю, — отрезал я.

— Я тебе спрыгну! — рявкнул Можайский. — Кто будет маслосистему чинить? У нас давление падает, ты это знаешь?!