Книга Veritas - Рита Мональди

Затем мне показалось, что треснул горизонт и звук стал настолько мучительно оглушительным, что закрывать уши было уже недостаточно. Покачиваясь от боли, разрывавшей мне голову и уши, я поднялся и увидел: мой подмастерье упал в клетку со львами.

Чтобы не попасть в лапы Кицеберу, он пожертвовал своей жизнью. Симонис, простой трубочист, студент с глуповатым выражением лица, Симонис, грек, решил кончить жизнь как герой. Он предпочел быть растерзанным дикими кошками, чем выдать свою тайну под пытками. Я в ужасе смотрел в темноту, и мое воображение рисовало жуткую картину, как черпая пантера, памятуя об ударах, которыми унизил ее Симонис вчера, вонзает свои когти в грудь и шею моего подмастерья. Она положила начало вакханалии: Симониса терзали и раздирали, высасывали из него силу, пили его человеческую кровь, ломали его суставы и рвали мышцы. Казалось, природа хочет удовлетворить свое желание битвы, во время которой меняются роли, словно за кровь сорока тысяч солдат должен был заплатить один Симонис, над его несчастным телом бушевала ярость двух войск: войска прошлого, которым командовал Касым, и войска настоящего – под предводительством турецкой пантеры из Места Без Имени.

Тем временем дервиш, тоже зажавший руками уши, неловкими движениями пытался подозвать своих людей, чтобы те прикрыли его отступление из Места Без Имени.

Уши у меня еще болели, но настало время действовать. Пока, продолжалась неразбериха между Кицебером и его палачами, я вернулся к Летающему кораблю. Я был настолько потрясен смертью Симониса, что почти забыл об аббате Мелани. Хотя движения мои были неуклюжими, мне удалось вовремя подняться на борт воздушного корабля, до того, как я услышал неровную вибрацию его деревянных внутренностей. Это было именно то, на что я надеялся: единственное спасение. Атто тоже зажимал уши руками, но опустил их, когда почувствовал уже почти привычный нам феномен – мы поднимались в воздух.

* * *

Однако корабль впервые взлетал с трудом. Он поднялся как раз настолько, чтобы преодолеть стены площадки и вынести нас из Места Без Имени. Но сейчас полет не был мягким покачиванием. Сильные порывы ветра натягивали паруса, поднимая корабль вверх, а шатуны снова опускали его вниз. Камни янтаря не создавали привычного гармоничного звучания, раздавался какой-то нестройный концерт, кроме того, появился металлический шум, подобный гулу битвы древних времен. Свет от камней был временами серым и слабым, как лицо человека, который видит ужасные вещи. Может быть, дело действительно в этом, подумал я. Слишком много ужасного случилось вокруг корабля: смерть Симониса, дерзость Палатино и его провозглашение эпохи презрения человека… Смерть тяжким грузом, будто балласт, лежала на его киле. Некоторое время он неуклюже раскачивался из стороны в сторону, а затем, словно обессилев, опустился на темные поля Зиммеринга. Мы с Атто, изнуренные криком сорока тысяч, продолжали сидеть в корабле.

А крик мучеников Касыма смолк так же внезапно, как и начался. Должно быть, за время моего долгого отсутствия Атто давно понял, в чем дело, и на его худощавом лице отпечатались беспомощность и удивление. То, что рассказывали нам Данило Данилович и Драгомир Популеску, похоже, не было выдумкой: турецкая легенда о сорока тысячах была чистой правдой, по крайней мере, она стала ею в эту ночь. Быть может, и история о Золотом яблоке тоже не совсем выдумана. Но аббат Мелани сохранял гордость того, кто владеет ключами от лабиринта бытия.

Пытаясь собраться с мыслями, я рассказал ему, что случилось с Симонисом. Я надеялся, что чрезмерные волнения, которым снова подвергся аббат, не будут представлять опасности для его жизни – я еще не понимал, что это моей душе были нанесены самые жестокие раны.

– Не случайно я прибыл в Вену всего лишь через день после появления турок и заболевания императора, – вдруг произнес он.

– Что вы сказали? – Я побледнел.

Атто горько усмехнулся:

– Нет, я ничего не знал, не переживай! Истина заключается в том, что мы стоим на перепутье истории, и в такие моменты случаются невероятнейшие вещи.

– Это верно, человечество стоит на пороге решающих перемен.

– Я думал, что это я могу произвести эти перемены. А вместо этого меня отогнали, словно муху.

– Новые силы…

– Новые? Да они старые. Они просто изменили стратегию. И она оправдается скорее. Хочешь, назовем имена прошлого? К примеру, Фуггеры, которые финансировали становление императором сначала Карла V, а потом Максимилиана при помощи своего покорного слуги Илзунга. Но это неважно. Важна их новая методика: кодекс их поведения не тот, который мы так хорошо знаем – правила королей и их министров, дипломатии, старых конвенций, – а другой, которого не знает никто, кроме них. Ни один генерал больше не предложит императору противника не обстреливать его палатку в полевом лагере, как сделал это Мелак во время осады Ландау. С этим покончено навеки. Шах и мат упразднены. С этого момента короля противника будут убивать, дервиш это отчетливо объяснил Симонису.

Услышав имя своего подмастерья, я снова вспомнил о том, как он смотрел на меня в последние секунды своей жизни. Я задрожал.

– Растерзанный дикими животными… он умер, как христианский мученик, – вдруг пробормотал себе под нос Атто.

– Простите?

– Симонис. Ты ведь думаешь о нем, не так ли? Я тоже. Его героическая кончина подтверждает: он противостоял новому порядку, который намеревается выйти победителем из этой войны. Твой подмастерье, говоря словами Пеничека, был на стороне Христа. И, как и один из первых христиан, был растерзан. Но и ты понял теперь, что он работал на сеть, о которой ты не знал ничего и никогда ничего не узнаешь. Как и эти новые правители без лица, твой Симонис – тоже фигура времен грядущих. Знаем ли мы, кем он был на самом деле? Нет. Пеничек? Тоже нет. А Кицебер-Палатино-Аммон? Еще меньше. И все-таки они и другие, такие же анонимные существа, уже играют в кости на мир. Будущее в руках этих тайных организаций, их члены не имеют имени, не имеют личности, не имеют лица. Какое счастье, что я закончил свою карьеру, мальчик: для таких людей, как я, места уже не осталось. Я был советником короля, и его величество прислушивался ко мне, чтобы потом принять решение отдать свои поступки на суд своих подданных и истории. До сих пор мир состоял из людей. Однако скоро им будут управлять правительства, которые функционируют подобно этому кораблю: если будет нужно, то даже без людей на борту. Я только теперь это понял, представляешь? Кукловода, которого я так долго искал, не существует. Нет нового аббата Мелани. Там, наверху, существует группа, коллективный разум, подобный муравейнику. Это не индивидуумы с независимым духом. Каждый негодяй сам по себе ничего не значит. Только в стае страшны они, подобно гиенам. Мы сражались против ничто.

– Время людей закончилось, началась агония мира, последние дни человечества, – сказал я, повторяя то, о чем думал тогда, когда мы нашли труп Опалинского.

– Им не удалось поджечь мир, этим дьяволам в человеческом обличье, – продолжал Атто, и в голосе его звучало возмущение. – А я прибыл в Вену с мирной миссией – как наивно! Какой там мир! Эта война – не что иное, как прибыльная сделка с кровью, призванная утолить жажду Вельзевула. И она закончится не возрождением, которое обещали нам, а самым великим банкротством, когда-либо случавшимся в мире.