Книга Змей - Виталий Сертаков

Двое приземлились в соседнем секторе и теперь шли в обход. Еще двое плевались пластилином, зависнув в воздухе, поверх ограждения. Качая «маятник», распихивая людей, я метнулся по радиальному коридору.

За поворотом полутемного переулка ослепительно мелькали огни заведений. Навстречу из лифта двигались, перекрывая путь, трое в «штатском» -серебристая амуниция, как у пожарных или как у первых космонавтов. Из дверей бара вывалилась стайка пьяных тинейджеров, я пригнулся, пропуская их вперед. Ближайший «космонавт», весь в блестящей фольге, успел выстрелить трижды, совершенно беззвучно, прежде чем я до него добрался и придавил слегка шею. Пока летел, подростков подо мной разметало, словно из водомета. Я отобрал у кашляющего копа его пукалку, уложил прикладом двоих оставшихся, которые поливали липучей гадостью пол. В результате к полу приклеилось десятка два мирных граждан и спешившая на подмогу панцерная пехота. Прохожие шарахались к стенам, раненые с воем катались по земле. Впереди меня натертый светящимся маслом толстяк охнул и, трясясь мелкой дрожью, сложился вдвое.

Последний десяток метров тело Снейка преодолело по стене, вдоль открытых окон салунов, перелетая от одного карниза к другому, словно макака в джунглях. Оружие «космонавта» я прихватил и только в шахте лифта обнаружил, что таскаю за собой его самого, поскольку хрустящий скафандр составлял с пушкой одно целое…

Диафрагма лифта успела захлопнуться, но полицейский, прилипший коленками к полу, оказал мне большую услугу, выпустив подряд пять или шесть гранат. Он изрядно поторопился, не учтя наших «звериных» способностей. Я нырнул сквозь пролом в шахту, изображая криками свободное падение, давая врагу возможность собрать внизу подмогу. На самом деле я понятия не имел, в какую сторону отступать, поэтому выбрал путь наверх. Весьма неудобным оказалось отсутствие какой бы то ни было лесенки, пришлось прыгать от стены к стене. Снейк тоже не был железным, он начинал задыхаться. Наконец мы нашли то, что искали, узкий карниз со слабенькой дверцей наружу…Этажом выше царил рай, полная тишина. Шум праздника почти не достигал стриженых садиков и уютных курилен, стилизованных под старинные японские пагоды. Журчала вода, в ручейках сновали роскошные вуалехвосты. В гигантских кашпо истекали ароматом клумбы орхидей. За низкими столиками под искусственными созвездиями попивали пиво дамские компании. Над жаровнями колдовали напудренные девчонки в кимоно. Я трижды свернул, не замедляясь, миновал овальную площадь с гуляющими жирафами и через следующую лифтовую шахту вернулся обратно. Забираясь на крышу кабины, сделал ручкой. Обитательницы шестого яруса ошарашенно глядели вслед. Ни одного мужика…

Думаю, поменяй я направление движения, продержался бы на пару минут дольше. Здешние копы настойчивостью заметно отличались от своих питерских предшественников; кроме того, как выяснилось позже, за мной постоянно летала следящая камера. Спасибо, хоть не стреляла.

Пальнули в меня внизу, едва приоткрылась дверь, и сразу с трех точек. Руки отказали, я с тоской наблюдал, как скафандр с оружием провалился в щель и исчез в глубине. Очнулся без гипса, но с таким ощущением, будто внутренности превратились в трясущийся кисель, ни один предмет четко не различался, сердце отбивало ритм по синусоиде. Господи, сердце Снейка, которому противопоказаны нагрузки! Я впервые в жизни почувствовал, каково это, когда прихватывает «мотор»: ни вдохнуть, пардон, ни… выдохнуть. Висел, как подстреленный на охоте олень, за ноги и за шею подцепленный на крюк. Долго висел, затем возле меня из тумана показались бронированные рукавицы, с крюков сняли и вернули в сидячее положение. Хард за ухом непрерывно верещал, ноги не слушались, бросало то в пот, то в холод. Но самое неприятное: я продолжал ничего не видеть, пока не подошел коп с наперстком инъектора.

Допрашивать меня никто не собирался. Они подсоединили тончайший проводок к валику у меня за ухом, довольно болезненно оторвали хард и подсунули экранчик для подписи. На хранение типа… Покатили вместе со стулом под уклон. Действительность обретала нормальные очертания; в длинной трубе рядом со мной, так же плотно притянутые к сиденьям, коротали время десятки арестованных. Пол слегка подрагивал – нашу компанию этапировали в грузовой барже, переоборудованной под арестантский вагон. Многие находились в полной отключке, кто-то горланил песню, кто-то истерически просился на волю. Вот так вот, на старости лет угодил в милицию, сказал я, пробуя ватные челюсти. Слегка управляемыми оставались пальцы на левой руке; под ними на подлокотнике я различил три сенсорных клавиши. Судя по обозначениям, можно было попроситься в туалет, вызвать врача или…

Черт подери, на третьей клавише светилось изображение глаза, она включала стационарный компьютер, но без личного доступа и, образно говоря, без клавиатуры. Из подлокотника, под углом в сто двадцать градусов, выдвинулись три стерженька, между которыми немедленно возник нежно-зеленый конус света. Остаток пути, в отличие от нелюбопытных собратьев по несчастью, я провел крайне познавательно… Полиция предоставляла арестантам сугубо воспитательные программы.

Я выяснил, что завтра начинаются сразу четыре кинофорума, на одном представляются только картины подростков, на другом творчество тех, кто постоянно под «сплином»… В Эрмитажном театре фестиваль полиглотов, участвуют все желающие, главный приз – виза на содержание собаки… Фестиваль самодельных кибер-кукол, съезд клубов поваров, Рождественский парад, полуфинал Флай-гонок с препятствиями, футбольный Кубок, фестиваль водяной скульптуры, открытие сезона Охоты, Парад всех Войн… Черт подери, тут кто-нибудь работает?

Карантинный терминал одинаково походил на детский сад и «желтый» дом. Детский сад, потому что живой обслуги и киберов тут суетилось больше, чем арестантов, а хороших психиатров явно не хватало. Наш этаж занимали местные правонарушители, с левого входа непрерывно доставляли новых, освобождали от пут, распихивали по камерам; справа таким же бурным потоком выводили. Фемида функционировала круглосуточно и бесперебойно, словно мукомольное производство. Этажом выше толпы эмигрантов штурмовали пограничные турникеты.

Мой сосед слева, разбитной малый, весь увешанный деревянными калабашками, похвастал, что попадает сюда в седьмой раз и никогда не засиживается. Я спросил за что. Любитель дерева горделиво поведал, что протащил на себе, передвигаясь пешком из зоны риска, страшно занятную ржавую конструкцию, но без разрешения санитарной службы. Он послюнявил палец и принялся рисовать на спинке стула археологическую находку. Ничего интересного, отмахнулся я, это же велосипед! «Как это – „ничего интересного!“ – завопил он, но тут мой стул выскочил из ряда и покатился направо.

– Снейк Ксения Антонио, к вам посетитель.

Надо же, родню пускают…

– Кто здесь Антонио? Зараза, это же меня!

– Разрешено пять минут.

Вот здорово! Неужели Чак так быстро успел узнать? И вдвойне здорово, что полицейские, не проведя расследования, допускают посещения…

Это был не Чак. Меня, привязанного, вынесло в отдельный кабинетик. Напротив стоял чернявый низкорослый парень, стальные глазки слегка навыкате, кулаки в карманах штанов. Штаны в другое время заняли бы мое внимание – любопытные с исторической точки зрения, эдакие замшевые бюргерские шаровары на помочах.