Книга Попаданец на максималках 1 - Тампио

показать, что слова Елены Седьмой меня покоробили.

— Сейчас, да. Но всегда можно найти союзников. Та же Жемайтия, Булгария, Хазария, карпатские князья…

— К тому времени мы Булгарию завоюем с помощью хазарского каханата.

— Это ваши мечты, принц. Вы же сами говорили, что едомеи что-то замышляют у южных границ Империи. Да и в германских землях идумеи финансируют наших противников. Что им мешает помочь карельскому королю?

— Хм… — серьёзно задумался я. — Вы правы, Ваше Величие! Я об этом не подумал. Остаётся лишь надеяться, что озвученный вариант событий имеет небольшую вероятность осуществления.

— Будем надеяться, принц, — холодно произнесла Елена Седьмая, жестом отпуская меня.

Глава 64.

Выйдя из кабинета в приёмную, я почти уткнулся в группу фрейлин, с неким возбуждением что-то обсуждавших. Они приветствовали меня и, не обращая внимания на некоторое количество просителей, ожидающих аудиенцию, рванули к императрице, как стайка голубей, увидевших рассыпанное зерно. Хм… Надо бы притормозить и понаблюдать. Странно сие и подозрительно.

Возвратясь вслед за девушками в кабинет императрицы, увидел, как они начали выкладывать перед Еленой Седьмой исписанные листы, а та милостиво принялась за чтение, что ещё более меня изумило.

— Принц, а что это вы вернулись? — был задан закономерный вопрос, когда маман заметила меня.

— Да вот… — я не знал, что и ответить, — Увидел нечто странное…

— А-а… — протянула императрица. — Вы же пока не знаете, что нами принято решение о создании «Общества поощрения словесности», поскольку имеем намерение развивать эту сторону культурной жизни наших подданных.

— Ах вот как… — только и ответил я. — Смею предположить, что сии листы содержат первые труды по предполагаемому просвещению?

— Вы догадливы, принц, — сдержанно ответила маман, а фрейлины с некоторой досадой уставились на меня.

— И как это общество будет доводить свои идеи до жителей Империи? — продолжил я расспросы.

— Наша типография уже предупреждена о скором начале издания журнала, планируемого распространять по подписке. В нём будут опубликованы короткие рассказы, стихотворения и, возможно, статьи соответствующей направленности, — соизволила объяснить монарх, окружённая девушками.

— Вот как… — уже одобрительно отреагировал я. — Могу ли я прочитать несколько стихотворений, дабы понять общую направленность журнала?

— Извольте, принц, — с некоторой неохотой произнесла Елена Седьмая и подала мне пару листов, исписанных различными почерками.

Нисколько не смущаясь, я сел в кресло и начал читать. Ну такое, если честно… Напоминает вирши русских стихоплётов конца восемнадцатого века моего прежнего мира: громоздкие фразы, вычурные слова и неровность повествования. Оно и понятно, поскольку их авторами являются молодые женщины, балующиеся стихотворчеством время от времени.

Дочитав, я вернул листы и заметил, что в кабинете нависла пауза. Понятно, что сейчас здесь находится один лишний человек, и совсем не трудно догадаться, кто именно.

— Могу ли тоже предложить свои опыты в стихотворчестве? — неожиданно озвучил я свой вопрос.

— Вы?.. Стихи?.. — открыто изумилась маман. — Да, конечно, принц, — спохватилась она и почти натужно улыбнулась. — Журнал открыт для всех пиитов, в том числе и совсем неопытных.

— Даже так? — с сомнением произнёс я.

— Именно, — не переставая улыбаться, ответила Елена Седьмая. — Только вот одна незадача, — продолжила она. — Срок подачи стихотворений в первый номер журнала ограничен сегодняшним вечером. Вам, принц, придётся подождать до того дня, когда станут приниматься публикации во второй номер. Возможно, это случится через полгода, поскольку потребуется время на распространение первого номера и получения отзывов от подписчиков.

«Хм… Она откровенно насмехается надо мной и посылает лесом?» — неприятная догадка пронеслась в голове. — «Ну, подожди!»

— Тогда я готов прямо сейчас написать парочку стихов.

Если в кабинете до этого было просто тихо, то сейчас наступила замогильная тишина. Я невозмутимо взял со стола чистые листы, погрузил перо в чернильницу и начал писать:

Люблю берёзку русскую,

То светлую, то грустную,

В белёном сарафанчике,

С платочками в карманчиках…

Закончив первое стихотворение и, мысленно попросив извинение перед Александром Прокофьевым, написал второе:

Выхожу один я на дорогу;

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,

И звезда с звездою говорит…

Прости меня и ты, Михайло Юрьевич!

Задумался. Эти два произведения — нетленка, конечно. Но могут создать однобокое впечатление об их «авторе», и меня станут воспринимать неким пейзажистом. Возможно, требуется показать разнообразие… Да, надо! Вопреки сказанному, я потянулся за вторым листом и стал выводить пером третий стих:

Как часто, пестрою толпою окружен,

Когда передо мной, как будто бы сквозь сон,

‎При шуме музыки и пляски,

При диком шепоте затверженных речей,

Мелькают образы бездушные людей,

‎Приличьем стянутые маски.

Когда касаются холодных рук моих

С небрежной смелостью красавиц городских

‎Давно бестрепетные руки, —

Наружно погружась в их блеск и суету,

Ласкаю я в душе старинную мечту,

‎Погибших лет святые звуки.

И если как-нибудь на миг удастся мне

Забыться, — памятью к недавней старине

‎Лечу я вольной, вольной птицей;

И вижу я себя ребенком, и кругом

Родные всё места: высокий барский дом

‎И сад с разрушенной теплицей;

Зеленой сетью трав подернут спящий пруд,

А за прудом село дымится — и встают

‎Вдали туманы над полями.

В аллею темную вхожу я; сквозь кусты

Глядит вечерний луч, и желтые листы

‎Шумят под робкими шагами.

И странная