Книга Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

в Тибре, и он осуществил бы это без промедления, если бы Лодовик Сюэссан, его остроумный собеседник, не разубедил его, заметив, что осколки Пасквина превратились бы на дне реки в лягушек и квакали бы еще хуже и громче прежнего[2148]. Genus irritabile vatum [Поэты — весьма ревнивое племя{1700}], а посему Сократ у Платона советует всем своим друзьям, «если они дорожат своей репутацией, испытывать благоговейный страх перед поэтами, ибо это ужасные люди, которые могут хвалить и хулить, лишь только им представится повод»[2149]. Hinc quam sit calamus saevior ense patet. [Из этого вы сами можете умозаключить, что перо может быть более жестоким, нежели меч.] Пророк Давид жалуется (Пс. 123, 4), что «довольно насыщена душа наша поношением от надменных и уничижением от гордых» и «смущаюсь от голоса врага своего и от притеснения нечестивого», ибо «они в гневе враждуют против меня. Сердце мое трепещет во мне, и смертные ужасы напали на меня, и ужас объял меня» (Пс. 55, 3, 4); и еще: «Поношение сокрушило сердце мое и я изнемог» (Пс. 59, 20). Да и у кого нет такой же причины жаловаться, кого не тревожит, что он попал на язык подобного рода людям? Ведь такая злобная недоброжелательность свойственна многим[2150], и с их языка то и дело слетает тот вид насмешки, что именуется словом sarcasmus, столь язвительной, столь безрассудной, что, как замечает о таких людях Бальтазар Кастильоне, «такие люди не способны просто говорить, им непременно надобно укусить»[2151]; они готовы скорее потерять друга, нежели воздержаться от насмешки, и в каком бы обществе они ни появились, они непременно начинают глумиться, оскорблять тех, кто по положению своему ниже их, а в особенности глумиться над теми, кто от них зависит, потешаясь, выставляя на посмешище, водя за нос то одного, то другого с помощью такого вышучивания и одурачивания или ex stulto insanum[2152] [превращения дурака в безумца], олуха, болвана; одним словом, идут на все, лишь бы позабавиться:

Dummodo risum

Excutiat sibi, non hic cuiquam parcit amico[2153].

[Он пощады

Даже и другу не даст, коли вздумает сыпать насмешки.]

Друзья ли, враги или ни то ни се — для них все одно; простака представить безумцем — вот их забава, и нет у них большего счастья, чем поглумиться и поиздеваться над другими; им надобно, подобно героям Апулея[2154]{1701}, хотя бы раз в день совершить жервоприношение богу насмешки, ибо в противном случае у них самих начнется приступ меланхолии; и нет им никакой заботы о том, что они мучают и скверно обходятся с другими, лишь бы таким способом себя повеселить. Разум служит им для этой единственной цели — позабавиться, отпустить какую-нибудь оскорбительную шутку, которая levissimus ingenii fructus, не более чем плод остроумного пустословия, как считает Туллий[2155], чем они нередко заслуживают одобрение; в любой другой беседе они скучны, ограниченны, бесцветны, бестолковы и тяжеловесны, потому что весь их талант заключен лишь в этом, они способны выделиться только в этом одном, потешить себя и других. Лев Десятый, сей глумливый папа, как отметил в четвертой книге своего жизнеописания Джовьо, находил чрезвычайное удовольствие, потешаясь над простаками и водя их за нос, одних расхваливая, а другим внушая то одно, то другое, и, прежде чем расстаться с ними, превращал ex stolidis stultissimos et maxime ridiculos, ex stultis insanos, податливых простаков в закоченных болванов, а глупцов — в совершенных безумцев. Джовьо приводит, в частности, один весьма примечательный пример, связанный с музыкантом из Пармы Тараскомом{1702}, которого Лев Десятый и Биббиена{1703}, его помощник в этих забавах, так разыграли, что он возомнил себя непревзойденным мастером в своем деле (хотя он был, разумеется, простофиля); они «уговорили его сочинить дурацкие песни и придумать новые смехотворные предписания для музыкантов, которые оба шутника всячески расхваливали»[2156]; вот, к примеру, одно из них: привязывать руку лютниста к инструменту, дабы извлекаемые им звуки были нежнее, а еще «сорвать со стен развешанные на них шпалеры, потому что голос будет тогда звучать яснее по причине отражения звуков стеной»[2157]. Подобным же образом они убедили некоего Барабалли из Кайеты, что как поэт он не уступает Петрарке, а посему они пожелали объявить его поэтом-лауреатом и пригласили всех его друзей на эту церемонию; их стараниями бедняга настолько уверовал в совершенство своей поэзии, что, когда некоторые из его более благоразумных друзей попытались указать ему на его глупость, он ужасно на них рассердился и сказал, что «они просто завидуют воздаваемой ему почести и его успеху»[2158]; странно было наблюдать (заключает Джовьо) шестидесятилетнего старика, серьезного и почтенного человека, до такой степени одураченным. Впрочем, чего только не способны проделать такие глумливые шутники, особенно если им подвернется под руку слабохарактерный человек? И то сказать, у кого достанет мудрости или благоразумия, чтобы не поддаться на такого рода забаву, особенно если за него примутся столь отъявленные остроумцы. Тот, кто сводит с ума других, если бы и над ним так подшутили, вел бы себя точно так же безумно и в такой же мере горевал бы потом и мучился, он мог бы тогда вместе с героем комедии воскликнуть{1704}: Pro Jupiter, tu himo me adigis ad insaniam [О Юпитер, ты сводишь меня с ума]. Ведь в такого рода вещах все зависит от их восприятия; если человек глуп и не замечает, что с ним проделывают, тогда все в порядке и он может благополучно служить развлеченнием для других, нисколько сам при этом не тревожась; но если он сознает свою глупость и принимает происходящее близко к сердцу, тогда это терзает его сильнее, чем любая плеть. Грубая шутка, злословие, клевета пронзают сердце глубже, нежели любая утрата, опасность, телесная боль или рана; leviter enim volat [она летит стремительно], как пишет Св. Бернард о стреле, sed graviter vulnerat [но ранит глубоко], особенно если исходит от злобного языка, «она ранит как обоюдоострый меч», говорит Давид, «они стреляют язвительными словами словно стрелами» (Пс. 64, 3{1705}). «И они поражали своими языками» (Иер. 18, 18), притом настолько жестоко, что оставляли после себя неисцелимые раны. Сколько людей таким образом погублено, удручено и настолько пало духом, что им уже никогда от этого не оправиться; однако