Книга Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации - Эрик Шредер

Некоторые богословы утверждают, что Божественная Любовь, о которой говорится в Откровении, является одним из традиционных атрибутов, таких как лицо Бога, Его руки, Его трон, атрибутов, существование которых невозможно с точки зрения рационализма и в то же время провозглашено Кораном и преданиями секты Истинного пути. Поэтому мы должны твердо верить в них, не задаваясь вопросом: «В каком смысле?» Богословы отрицают возможность постижения человеком смысла Божественной Любви.

Любовь же Бога к человеку является Его Доброй Волей и Милосердием по отношению к нему. Любовь – это одна из форм Его Воли, среди которых такие, как Гнев, Самодостаточность и Милость. Воля – Его вечный атрибут. Его Любовь – это Его Благосклонность к человеку, награда, дающая ему возможность, как в Том, так и в этом мире, удержаться от греха и отвлечься мыслями от всего того, что не является Богом. И если Бог таким образом выделяет человека, то Его Воля по отношению к нему называется Любовью.

Любовь человека к Богу проявляет себя в душе преданного верующего как благоговение, желание доставить радость Тому, Кого он любит, и постоянное стремление видеть Его. Покой для такого человека равносилен греху.

Любовь человека к Богу не имеет ничего общего с плотской любовью, поскольку первая является желанием разума и духа, в то время как последняя – желанием тела. Любовь существа к подобному ему существу есть похоть, порождаемая душой, которая достигает предела своих стремлений посредством полового контакта. Но любовь к высшему, неподобному обращена к общению с неким атрибутом: слух стремится услышать то, что никогда не будет сказано, зрение стремится увидеть то, что оно никогда не увидит. Истинные влюбленные те, кто готовы умереть рядом с Ним; те, кому не важно узнать, как Он выглядит; те, которые стремятся быть побежденными и умереть этой смертью приближения, поскольку для материального существа единственный путь в Вечность лежит через Всемогущество Бога. Человек может прийти к Божественной Любви, начиная с почитания Его Даров, а может, начиная с почитания Дарующего, прийти к осознанию ценности Его Даров. Второй путь достойнее.

Один из мистиков, Сумнун, утверждает, что любовь является основой Пути, что все Состояния Его являются ступенями любви, что все состояния на этом Пути можно пройти, кроме состояния любви, которая будет существовать так долго, как и сам Путь.

Остальные шейхи, хотя и согласны по сути, предлагают (чтобы доктрина религиозной любви оставалась понятной для начинающих) заменить слово «любовь» на слово «чистота» или «бедность», поскольку слово «любовь» неоднозначно и имеет другой, обыденный смысл.

В вопросе о страждущей любви существуют большие разногласия. Некоторые мистики придерживаются мнения, что страждущая любовь человечества по Богу имеет место, поскольку Бог скрыт от людей, так же как иногда влюбленные могут быть скрыты друг от друга. С другой стороны, люди не могут быть скрыты от Бога, поэтому данный термин не может быть использован в отношении к Богу. Другие богословы считают, что термин страждущая любовь может быть применен по отношению к Нему, по той причине, что он, как и сам Бог, не имеет своей противоположности.

Презрение

Нет на Пути препятствия более трудного для преодоления, чем ложное самомнение и гордость. Поиски славы больше всего прочего удерживают человечество от поисков пути к Богу.

Презренные, секта тех, кто желает быть презираем, стараются сохранять равнодушие, что бы им ни сказали. Во имя своего собственного спасения, они должны совершать поступки, которые хотя и не являются грехами с точки зрения Закона, но вызывают у окружающих всеобщее неодобрение и отвращение.

Однажды я пробыл в обществе презренного из Трансоксианы[170] достаточно долго, чтобы подружиться с ним.

– Брат, – спросил я его однажды, – зачем ты делаешь такие гнусные веши?

– Чтобы приучить себя не обращать внимания на мнение посторонних людей, – ответил он.

Другие следуют дисциплине презрения из соображений аскетизма: они желают быть всенародно презираемыми ради смирения собственного эго. Чем больше они бывают унижены, тем большую радость они испытывают.

Однажды я обнаружил внутри себя проблему, с которой никак не мог справиться, и, увидев тщету всех моих усилий, решил посетить гробницу Баязида в Бистаме, что в Северной Персии, – раньше мне это всегда помогало. Три месяца я оставался в святом месте, совершая по три омовения и по тридцать очистительных обрядов ежедневно, в надежде, что мое беспокойство оставит меня. Но все было тщетно, и тогда, покинув гробницу, я отправился в Хорасан.

Суфийских шейхов в современном Хорасане слишком много, чтобы перечислять их всех. Я лично встречался там с тремя сотнями мистиков, настолько одаренными, что каждый из них мог бы обратить в праведников весь мир. Как мне кажется, объяснить этот факт можно лишь тем, что звезды в наши дни расположились таким образом, что данное место благоприятствует их духовному развитию.

Ночью я пришел в деревню, где находилась религиозная обитель, в которой жила группа учеников – суфиев. Одним из правил странника является почитание хозяев как старших, поскольку странники ходят по миру в поисках своего спасения, а хозяева уже утвердились в служении Богу; странники ищут; хозяева уже нашли. В то же время дервиши-хозяева также имеют правило, которое предписывает им считать странников своими господами, поскольку те уже отрешились от мира, а они все еще живут в нем. Но невежественные суфии – это самые отвратительные существа, каких только сотворил Аллах, тогда как мудрые суфии – самые благородные. Мудрые обладают Истиной и лишены Тщеславия; невежественные обладают Тщеславием и лишены Истины. Когда я пришел в обитель, на мне был обычный темно-синий плащ, но больше никаких отличительных признаков суфия, кроме посоха и кожаной фляги, у меня не было. Хозяева встретили меня сухо и смотрели на меня пренебрежительно. Я услышал, как они говорят друг другу: «Он не такой, как мы». Они были совершенно правы, я действительно был не такой, как они, тем не менее мне негде было ночевать, кроме как у них. Пища дервиша – то, что он сможет достать; его одежда – то, что подвернется под руку, чтобы прикрыть наготу; его ночлег – там, где его застанет ночь.

Они поселили меня на верхнем этаже, а сами расположились на крыше, надо мной. Передо мной поставили черствый хлеб, позеленевший от плесени, и оставили меня вдыхать соблазнительные ароматы их собственного пиршества наверху. Я служил им объектом шуток и насмешек в течение трапезы, потом они начали кидать в меня кожуру от дынь, выражая тем свое самодовольство и презрение.

«О Господи! – повторял я в своем сердце снова и снова. – О Господи! Они носят платье Твоих Друзей!» Если бы не это, я не смог бы вынести подобного обращения. Но фактически чем больше они поносили меня, тем больше росло внутри меня ощущение счастья. Унижения, преодоленные мною, оказались средством решения той проблемы, от которой я тщетно пытался избавиться другими средствами. Тогда я понял, почему старшие всегда терпят глупцов.