Книга Вокзал потерянных снов - Чайна Мьевилль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Страшно… страшно! — переводит заплаканный Айзек, следя за ее руками. — Моча и мать… пища… крылья… радость. Страшно. Страшно».
ПРИГОВОР
— Надо уходить, — быстро проговорила Дерхан.
Айзек тупо уставился на нее. Он кормил Лин, а та беспокойно корчилась и ерзала, сама не знала, чего хочет. Жестикулировала, но осмысленные знаки переходили в простые движения. Он счищал с ее рубашки фруктовые объедки.
Айзек кивнул и опустил взгляд.
— Каждый раз, когда мы выходим, нам страшно, — продолжала Дерхан таким тоном, будто убеждала его, несогласного; упрямство, вина, изнеможение, чувство собственной беспомощности — все это отражалось на ее лице. — Каждый раз, когда мимо проходит какой-нибудь автомат, мы думаем: все, Совет конструкций нас засек. При виде любого мужчины, любой женщины, даже ксения мы обмираем. А вдруг это милиционер? Или прикормленный Попурри вор? — Она опустилась на колени. — Айзек, я так жить не могу. — Посмотрела на Лин, очень медленно растянула губы в улыбке и закрыла глаза. И прошептала: — Мы ее отсюда унесем. Будем за ней ухаживать. Здесь нам больше нечего делать. Если останемся, нас очень скоро кто-нибудь обнаружит. Не хочу сидеть сложа руки и ждать конца.
Айзек кивнул. Он очень старался собраться с мыслями.
— У меня… есть одно обязательство, — тихо произнес он.
Он почесал подбородок — сквозь рыхлую, вялую кожу пробивалась щетина, зудело сильно. В окна задувал ветер. Здание в Пинкоде с незапамятных времен было заселено наркоманами и плесневым грибком. Айзек, Дерхан и Ягарек расположились на верхнем этаже. В комнате, где они сейчас находились, было два окна, друг против друга: с видом на улицу и с видом на захламленный дворик. Внизу сквозь выветрелый бетон пробивалась сорная растительность.
Айзек и его товарищи всякий раз, приходя в дом, наглухо запирали двери. А выходили в основном по ночам, переодевшись, скрытничая. Иногда — как незадолго до этого разговора Ягарек — покидали свое убежище при свете дня. Делали это только по серьезной причине, когда откладывать выход было нельзя.
Всех замучила клаустрофобия. Они освободили город — и теперь не могут ходить по нему под солнцем. Думать об этом было невыносимо.
— Я знаю о твоем обязательстве. — Дерхан смотрела на кое-как соединенные детали кризисной машины. Накануне Айзек счистил с них грязь.
— Ягарек, — кивнул он. — Я перед ним в долгу. Я обещал.
Дерхан опустила голову и сглотнула, затем снова посмотрела на него, тоже кивнула:
— Долго еще?
Айзек не выдержал ее взгляда, отвернулся, быстро пожал плечами.
— Перегорело несколько проводов, — уклончиво ответил он и поудобнее устроил Лин у себя на груди. — Когда включилась обратная связь, некоторые части не выдержали перегрузки, расплавились… Придется ночью выйти, разыскать парочку переходников… и динамо-машину. Все остальное и так бы починил, но нужны инструменты.
— Но ведь с каждой новой кражей увеличивается… риск.
Айзек вновь пожал плечами, на сей раз медленно:
— А что поделаешь? Денег же нет. Скоро понадобится новая батарейка или что-нибудь еще. Но самая большая проблема — с расчетами. Все остальное так, механика… Но чтобы машина заработала и чтобы на выходе было то, что надо, требуется уравнения решать… А это чертовски трудно. Вот и придется мне еще раз сходить к Совету. — Он закрыл глаза и прислонил голову к стене. — Необходимо вывести формулы, — спокойно проговорил он. — Чтобы летать. Вот с этим я и пойду к Совету. Запусти в небо Яга — и он окажется в кризисе, под угрозой падения. Подключись к этому кризису, сфокусируй его, направь, куда тебе надо, а Яг пускай летает, качает для тебя энергию и все такое. Думаю, получится, — кивнул он своим мыслям. — Самое главное тут — математика…
— И долго? — тихо повторила Дерхан.
Айзек нахмурился:
— Неделя-другая… Может, больше.
Дерхан покачала головой и ничего не сказала.
— Ди, я в долгу перед ним! — задрожал голос у Айзека. — Сколько раз обещал, и он… — Хотел сказать «вырвал Лин из лап мотылька», но осекся. Подумал вдруг: «A надо ли было это делать?»
Нахлынула тоска. Айзек погрузился в молчание. «Я совершил величайшее открытие, подобного не было уже несколько веков, — подумал он зло, — и теперь вынужден постоянно прятаться».
Он погладил Лин по панцирю скарабея, и она стала показывать, что ей нужны рыба, сахар и прохлада.
— Я понимаю, Айзек, — вздохнула Дерхан. — Яг это заслужил. Но мы не можем так долго ждать. Надо идти.
— Я сделаю все, что смогу, — пообещал Айзек, — но я должен ему помочь, постараюсь управиться побыстрей.
Дерхан ничего другого не оставалось, как согласиться. Бросить Лин и Айзека она не могла. И упрекать его — тоже. Пусть он честно соблюдет договор, исполнит мечту Ягарека.
Она вдруг остро ощутила дурной запах и тоску, заполнявшие комнатушку. Пробормотала несколько слов насчет того, что надо пройтись вдоль реки, проверить, все ли нормально, и направилась к выходу. Айзек невесело улыбался, провожая ее взглядом.
— Ты уж поосторожнее, — сказал он, хотя предостерегать не было необходимости.
Он сидел, прислонясь к грязной стене спиной, баюкал Лин.
Через некоторое время почувствовал, как она расслабилась, заснула. Он уложил ее на пол, встал, подошел к окну, глянул на запруженную народом улицу. Как называется улица, он не знал. Она была широка, обсажена деревьями; молодые, они, все как одно, лучились надеждой выжить.
Невдалеке улицу перегородила повозка, получился тупик. Рядом вели жаркий спор человек и водяной; два запуганных тягловых осла низко опустили головы, стараясь быть незаметными. Перед неподвижными колесами возникла ватажка детей, они носились, пинали сшитый из лоскутов мяч; лохмотья за их спинами взметывались, как крылья.
Четверо мальчишек толкнули одного из двух детей водяных. Толстый ребенок упал на четвереньки, закричал. Кто-то из уличных мальцов бросил камень. Тотчас же спор был забыт. Несколько секунд водяной наливался злобой, потом бросился к мальчишкам, отнял мяч.
Еще дальше по улице, через несколько парадных от здания, где находился Айзек, на стене выводила мелом какой-то знак молодая женщина. Незнакомый угловатый символ, наверное ведьмовской талисман. На крыльце сидели двое стариков, они бросали кости, с хохотом обсуждали результаты. Здание было запущенное, все в птичьем помете; тротуар — просмоленный, сплошь в заполненных водой выбоинах. В чаду носились грачи и голуби, обжившие тысячи дымовых труб.
До слуха Айзека долетали обрывки разговоров:
— …И вот она говорит: целый стивер — это за что же?
— …Мотор запорол, но ведь он всегда был ублюдком…
