Книга Дендрофобия - Наталья Горская

Последние слова она им кричала вслед, так как вся ватага при упоминании имени Авторитета уподобилась пыли, которую резко сдули с поверхности. Они дружно перемахнули с разбегу через забор и бросились наутёк. Если бы Авторитет узнал, что им, как маленьких детей Бармалеем, пугают вечных недорослей, то очень, должно быть, удивился бы.

А парни убежали от греха подальше, но руки стали чесаться ещё сильнее, потому что им так и не дали раззудеться и размахнуться. Делать нечего: пошли отгибать уголок от края перрона на станции. Это вам не на огороде лопатой махать, не дрова колоть, не дороги прокладывать! Тут такая силища нужна, что только по-настоящему крутой мужик осилит сию задачу. Пыхтели-пыхтели, даже пукали, чуть грыжу себе не выпятили, но отогнули, закрутили прямо-таки в логарифмическую спираль. Вот вам, суки: знайте, на что способны настоящие супермены!

* * *

Электричка на следующее утро приехала да не проехала. Куда же она проедет, если от перрона на полтора метра отогнут уголок, закрученный, как пружина в механических часах? Иногда в летнюю жару уголки эти так раскаляются на солнце, что сами отстают от перрона. Если такой уголок вопьётся электричке в бок, то приятного будет мало.

На красивом авто прикатил какой-то большой начальник, а начальник станции начал ему объяснять, что это, должно быть, от жары уголок отогнулся. Вадька Дрыгунов специально пришёл, чтобы посмотреть на реакцию народа, и справедливо возмутился:

– Какая жара? Да где жара-то?! Это ж я с пацанами отгибал, а вы жаре всё приписываете! Это вам не в офисе сидеть, такая силища нужна…

На него все посмотрели и решили, что парень не проспался. Большой начальник на авто стал кричать на начальника станции, начальник станции стал кричать на мастера путейцев. Мастер открыл было рот на путейцев, но их бригадир опередил его, сказав что-то невозможное по нецензурности, так что мастер повернулся и повторил то же самое начальнику станции. Тот в свою очередь, как в детской игре в сломанный телефон, передал большому начальнику из красивого авто приблизительный перевод сказанного.

Начальники бегают, путейцы курят, пассажиры кто матерится, кто радуется, кто слоняется по перрону, а Вадька чуть не плачет, что никто ему не верит. В целом весело. Нашли какой-то автоген, но выяснилось, что он неисправен, после чего начальник на авто опять стал кричать на начальника станции, начальник станции закричал на мастера, мастер… Ну, и так далее по схеме: дедка за репку, бабка за дедку, внучка за бабку. Но никакую репку они так и не вытащили, а электричка продолжала стоять, пропуская по соседнему пути поезда дальнего следования, из окон которых смотрели любопытные глаза: «Чего это у вас тут делается? Авария, да? Жесть! А трупы есть?».

– Ну, сделайте же хоть что-нибудь! – уже почти умолял самый большой начальник. – Сейчас же поезд из Финляндии пойдёт, изверги!

Нет ничего страшнее для нашего начальства, как осрамиться перед иностранцами. Перед своими-то ничего не стыдно, а иностранцам показать своё истинное рыло смерти подобно. Сие у нас почему-то называется русским гостеприимством.

К счастью, раньше этого поезда из Финляндии прошёл Феликс Георгиевич со старшим сыном после ночной рыбалки. Начальник станции подскочил к нему, стал чего-то объяснять, энергично жестикулируя. Феликс Георгиевич кивнул кудрявой головой, сказал в бороду своё фирменное «угу», отправил сына домой за автогеном. Затем отрезал спираль, как хирург отсекает аппендикс измучившемуся от адской боли больному. Все аж облегчённо вздохнули: «Уф-ф!», а некоторые добавили: «Слава те осподя!». Но в который раз воочию увидели подтверждение поговорки: «Кто умеет – делает, кто не умеет – учит».

Внеплановый разбор полётов прекратился, большой начальник укатил на красивом авто докладывать ещё более высокому начальству об успешно завершённой ликвидации аварии и своём активном участии в этом. Прошёл скорый поезд, потом и электричка тронулась в путь, путейцы уехали на плановый ремонт. Все разошлись-разъехались по делам, а Вадька Дрыгунов рыдал на перроне над отрезанной спиралью. Так ни одна сволочь и не поверила, что это он сделал. А ведь это вам не шпалы укладывать и не коров доить! Тут такая силища нужна, что не каждый и осилит.

Ведь могли и площадку перед детсадом вот так в спираль закрутить, но страх не дал. Страх перед братом Юльки не дал кому-то у нашего дома поломать клумбы: там всё цвело до поздней осени. А у других домов ни одна клумба не уцелела, ни один цветочек не выстоял, всё втоптали в землю чьи-то ноги сорок восьмого размера. И в этом варварстве не было никакого смысла, никакой выгоды. Тупой и дремучий протест глупости, наделённой зачем-то силой. Цветы можно было просто аккуратно сорвать, чем втаптывать их в землю. Можно было их поставить у себя дома в вазу, можно было кому-то просто подарить, продать, в конце концов, если сейчас так уж приветствуются любые коммерческие сделки. А месить землю, пачкать обувь грязью – трудно, что и говорить. Занятие достойное настоящих атлетов. Это вам не на Олимпиаде выступать.

– А чего же вы хотели, – сказал на это дед Рожнов. – У нас народ привык к страху, как наркоман к опиуму. Если есть кого бояться, то и ведут себя хорошо. А где бояться некого, всё своё дерьмо напоказ выставят. Вот кто мы после этого?

– А вы как же? Ваше поколение ещё при Сталине жило, когда было кого бояться. Почему же сейчас ничего не крушите, в клумбах не валяетесь?

– Я-то? Не знаю. Моя бабка говорила, что страх бывает разный. Я совсем пацаном был, и спросил её как-то: «Вот зачем говорят, что Бога надо бояться? Чего хорошего в том, когда кто-то кого-то боится?». Она мне и объяснила тогда, что надо не кого-то пугаться, а бояться огорчить того, кто тебе дорог, или даже самого себя. Вот, говорит, придёт твой батька с работы усталый, а ему скажут, что сын вёл себя плохо. И он, мало того, что устал, работая на благо семьи, ты ещё своим поведением его «добивать» начнёшь. Разве после этого будешь себя чувствовать счастливым? Нет. Будешь тоже переживать, потому что расстроил близкого и дорогого тебе человека. Даже если будешь скрывать эти переживания ото всех, сам всё равно от них не скроешься. Вот этого и надо бояться. Чего хорошего, что по вине каких-то дурней электричка не пошла вовремя, люди на работу опоздали, график поездов сбился? Счастливее они от этого стали? Нет. Человек в таких случаях некомфортно себя чувствует от своих же поступков, ещё больше несчастным становится по своей же воле, потому что живёт среди людей, которым то и дело гадит. Такая философия в моду вошла, что каждый якобы живёт сам по себе, не замечая никого вокруг. Потому-то люди так и страдают.

* * *

Арнольд Тимофеевич все эти события пропустил. До конца июля он стажировался где-то в Англии: изучал работу тамошних администраций таких же небольших населённых пунктов, как наш город. Хотя злые языки утверждали, что он банально прячется от Авторитета. Перед отъездом он вырубил ивы у школы и укатил с чистым сердцем, пообещав, что по приезде займётся-таки парком: «Сколько же можно, в самом деле, уже тянуть с этим рассадником аллергии и листопада?».

Его отъезд никак не сказался на жизни города, многие собственно и не заметили, что он уехал, а город якобы остался без хозяина. Охоту обращаться к нему с просьбами он давно всем отбил. Разве только Варвара настойчиво его допекала. Иногда.