Книга Космический Апокалипсис - Аластер Рейнольдс

— Как ты думаешь, что это такое? — спросил Кэлвин так тихо, что его голос был почти неотличим от мыслей самого Силвеста.

— А я-то надеялся, что ты просветишь меня по этому вопросу.

— Ну, извини, у меня запас озарений кончился. Разошелся за долгую жизнь.

Вольева дрейфовала в космосе.

Она не погибла при взрыве «Грусти», хотя и не успела добраться до Паучника вовремя. Зато ей удалось натянуть шлем как раз перед тем, как корпус шаттла вспыхнул, как вспыхивает крыло бабочки, коснувшись огонька свечки. Падая в гуще других обломков, Вольева перестала быть мишенью для суперсветовика. Он игнорировал ее так же, как игнорировал Паучник.

Она не могла просто умереть — это решительно было бы не в ее стиле. И хотя знала, что шансы на выживание статистически ничтожны, а то, что она делает, совершенно нелогично, она считала необходимым полностью прожить те часы, которые ей отпустила судьба. Вольева проконтролировала запасы воздуха и энергии, убедилась, что они невелики. Совсем невелики. Ведь свой скафандр она натянула наспех, думая, что он ей нужен только для того, чтобы добраться через ангар до шаттла. У нее не хватило ума подключить его к одному из модулей и подзарядиться, пока она торчала на шаттле. А ведь это подарило бы ей еще несколько дней жизни, тогда как теперь у нее оставалась лишь жалкая доля суток. И в то же время какая-то извращенность в характере мешала ей немедленно и навсегда покончить со всеми своими делами. Она знала, что сможет растянуть свои ресурсы на больший срок, если будет спать все время, когда от нее не требуется бодрствования. Конечно, придется учесть, что ей какое-то время надо быть в полном сознании.

Она запрограммировала скафандр на свободный полет и распорядилась, чтобы он разбудил ее лишь в том случае, если произойдет что-либо интересное, или — что вернее — угрожающее. И теперь, раз она проснулась, следовательно, что-то случилось.

Она спросила у скафандра: что именно?

Он ответил.

— Ч-черт! — прокомментировала она.

Оказалось, ее только что засек радар «Бесконечности». Тот же самый, который нащупал шаттл перед тем, как в ход были пущены гамма-лазеры. Луч был мощный, значит, корабль совсем близко от нее. Не более десятков тысяч километров. По такой большой, беззащитной, почти неподвижной и очень заметной цели, как Вольева, — это просто стрельба в упор.

Правда, она надеялась, что у него хватит милосердия прикончить ее каким-нибудь быстрым способом. Можно надеяться, что, каков бы этот способ ни был, это будет какая-то из систем вооружений, которые она сама разрабатывала.

Не в первый раз уже она прокляла собственную добросовестность.

Она с трудом воспользовалась бинокуляром скафандра и стала обшаривать звездное небо в том направлении, откуда пришел луч радара. Сначала она видела только звезды да черноту, но затем возник и корабль — маленький светящийся уголек, неуклонно с ней сближавшийся.

— Это не амарантянские дела, верно? В этом мы согласны?

— Ты имеешь в виду гемму?

— А черт ее знает, что это такое. И еще я уверен, что уж этот свет явно обязан своим появлением не им.

— Согласен. Он, разумеется, не их рук дело, — Силвест только теперь стал понимать, как он рад присутствию здесь Кэлвина, каким бы иллюзорным оно ни было. И не имеет значения, что это всего лишь обман. — Чем бы ни были обе эти штуковины и в чем бы ни была их связь друг с другом, амарантяне их только нашли.

— Полагаю, ты прав.

— Может, они даже не понимали, что такое они нашли, во всяком случае не до конца. Однако по той или иной причине они окружили эти предметы оболочкой, спрятали их. Почему-то пришлось спрятать это дело от всей остальной вселенной.

— Из ревности?

— Все может быть. Только это предположение не объясняет предупреждения, полученного нами, когда мы сюда добирались. Разве не может быть, что амарантяне скрыли эти предметы в виде одолжения всему живущему? Уничтожить их они не могли, увезти куда подальше — тоже.

Силвест задумался.

— Тот, кому первоначально принадлежали эти вещи, явно хотел привлечь к ним внимание, раз оставил их болтаться вокруг нейтронной звезды. Как полагаешь?

— Используя ее как наживку?

— Нейтронные звезды — штука не такая уж редкая, и все-таки это экзотика, особенно для цивилизации, только недавно достигшей стадии космических полетов. С известной гарантией можно предположить, что амарантяне обязательно заглянут сюда, хотя бы из чистого любопытства.

— Но они ведь не были последними, да?

— Нет. Не думаю… — он перевел дыхание. — Ты не считаешь, что нам следует уйти отсюда, пока еще есть время?

— С точки зрения разума — да. Такого ответа с тебя хватит?

И они пошли дальше.

— Давай сначала приблизимся к Свету, — сказал Кэлвин несколькими минутами позже. — Хотелось бы взглянуть на него поближе. Мне кажется — может, это звучит глупо, — мне кажется, что он более загадочен, чем тот, другой, предмет. И если я должен умереть за право рассмотреть какую-то из этих вещей, то пусть это будет Свет.

— Я чувствую то же самое, — отозвался Силвест.

Он уже начал выполнять то, что предложил Кэлвин, как будто сам этого желал. Сказанное Кэлвином было верно, в необычайности Света было нечто глубинное, нечто древнее, нечто необъяснимое. Силвест не мог выразить свои чувства в словах или даже уяснить их для себя, но теперь они вырвались наружу, и он знал, что они верны. Именно Свет был тем, к чему им следовало идти.

Текстура света была серебристой. Сверкающая щель в реальности, одновременно и яростная, и спокойная. Приближаясь к ней, стремительная — правда, сейчас неподвижная — гемма, казалось, уменьшалась в размерах. Ровное жемчужное сияние окружало скафандр. Силвест подумал, что оно должно было бы повредить его зрению, но не ощущал ничего, кроме теплоты, да еще чувствовал, как медленно растет у него способность понимать. Постепенно он потерял из виду и остальной зал, и гемму, теперь его обволакивала метель из серебра и белизны. Но страха он не испытывал. Чувства опасности — тоже. Только смирение, но смирение радостное, идущее изнутри. Медленно, точно подчиняясь волшебству, его скафандр стал обретать прозрачность, серебристое сияние сочилось сквозь него, потом оно коснулось кожи Силвеста, а там проникло и глубже — в плоть и кости.

Это было не совсем то, чего он ждал.

Потом, когда к Силвесту вернулось сознание (вернее, когда он спустился к нему, ибо в тот момент ему представлялось, что он находится над сознанием), у него осталось лишь ощущение понимания всего сущего.

Теперь он снова был в зале, на довольно значительном расстоянии от белого Света, но все еще внутри описываемой геммой орбиты.

Теперь он знал.

— Ну, — сказал Кэлвин, и голос его был столь же неожиданен и неуместен в тишине этого зала, как был бы рев трубы. — Ничего себе был экспериментик, а?