Книга Понаехали! - Карина Демина

Мишанька вздрогнул.

Так-то оно, может, и верно, ибо жалости к смутьянам проявлять неможно, но… но всех? Там же и невиновные есть, и непричастные, и… и вовсе дети! И не может такого быть, чтоб вот велели взять да извести род столь обширный.

- Неможно, - покачал головой царь. – Слово дадено. Да и… ничего-то хорошего с того не будет. Проклятая царевна ушла, пусть покоится с миром, а прочие… не столь уж они умны. Вона, приглядывать… замуж повыдавать за людей верных.

И на Мишаньку поглядел.

- Я замуж не хочу! – поспешил откреститсья тот. – Тьфу… жениться! Я… я уже один раз женатым был! Пусть теперь… младшие.

А то как в наследство, так они первые, а как жениться, то Мишанька. Нет уж…

- Я вообще… на границу хочу! – сказал он, подол потянувши чуть сильнее, чем оно надобно.

- На границу? – папенька брови свел.

- Сам же ж говорил, что добрые маги там всегда нужны. Вот и поеду, - мысль несказанно воодушевила. – Буду хазар бить… и вовсе…

- На границу…

- Ага… - Мишанька улыбнулся счастливо так. – Там же ж просто… вона свои, вона хазары… и никаких тебе ведьм, заговоров, невест царевых… ну их всех.

Государь и батюшка разом вздохнули.

Верно, от зависти.

Дурбин глядел в прозрачные глаза девочки, которая глядела на Дурбина и улыбалась. Счастливо так. По-детски. И когда он руку протянул, то осторожно коснулась её.

Вздохнула.

И сказала:

- Никому только! Это тайна! – для надежности Зорянка прижала пальчик к губам. И Дурбин кивнул. Тайна… и сказать, чуялось, не выйдет, даже если захочется.

Он рот раскрыл.

Закрыл.

Вздохнул. И поднялся… перевел взгляд на хмурую боярыню, которая губы поджала. И щеки её, без того нарумяненные густо, налились краснотою.

- Матушка-царица знать желают, - произнесла она и шею потянула, отчего на шее этой проступили морщины сеткою, а еще подбородок второй наметился. – Все ли хорошо?

- Все хорошо, - сказал Дурбин и покосился.

Девочка сидела на лавке, на подушках, поставленных одна на другую, и сооружение это Дурбину доверия не внушало.

- Девочка не пострадала. Все, что ей нужно, это отдых и сон…

Боярыня склонила голову и развернулась, неспешна, что ладья в заливе. И ступала-то она с достоинством, неся себя, как подобает боярское жене. Только золотые подвески на ожерелье слабо позвякивали.

Стоило ей удалиться, как девочка зевнула и вправду свернулась на подушке калачиком.

- Как тебя зовут? – спросил Дурбин.

- Не помню, - пробормотала она, вновь зевая. – Молоко не люблю… теплое, с пенкою… а мед люблю. Но не помню, как зовут. Скажешь?

Скажет.

И про искру разума, что зажглась вдруг в пустых глазах.

…если не исчезнет.

Дурбин набросил на девочку покрывало и присел на пол. В покоях, куда его препроводили, лавок хватало. Имелись и сундуки с покатыми крышками, и резное креслице, у окна поставленное. А он сел на пол. И осторожно, с опаскою коснулся загривка зверя.

- Ты-то теперь обычный, верно? – спросил он, и зверь, изогнувшись, поспешил руку лизнуть. Хвост его громко застучал по полу, а изо рта потекла слюна. – Собака… большая собака… она расстроится.

Но и пускай.

Отчего-то больше это не казалось важным. Прежний-то Дурбин из шкуры вывернулся бы, чтоб не допустить высочайшего огорчения. Быть может, и соврал бы чего-нибудь этакого, себя оправдывающего. Или даже наоборот… сказал бы, что сумел вернуть потерянную душу, а другой свободу дал.

Хорошая теория.

Героическая.

Только… неправда ведь. А скажешь, что вовсе не при чем и… когда его со двора попросят? Завтра? Послезавтра? Когда наведут порядок, уберут мертвецов, запрут виновных, наградят непричастных… Дурбина вот не наградят.

И добре если выпроводят тихонечко.

Замурлыкал Черныш, утешая, а после вовсе перебрался к девочке под руку.

Беззвучно отворилась дверь.

- Ты… - Дурбин поспешил подняться.

- Спит?

Аглая выглядела утомленной, но все же, в отличие от него, успела привести себя в порядок. Пусть платье на ней было простым, но… платье, а не тонкая прозрачная почти рубаха, в которой она вернулась, а Дурбин испытал жгучую острую ревность и желание немедля выяснить, что же случилось там, на берегу.

Только вместо этого стянул свой камзол и набросил на плечи.

Выяснить… выяснит, коль будет то богам угодно, но после, когда вернется к нему способность мыслить здраво. А ныне ветрено и гроза громыхает, этак простудиться недолго.

- А ты? – она вошла бесшумно, ступая так, как умеют лишь ведьмы да кошки.

- А я не сплю, - он смотрел.

И…

…и сила вернулась. Чудо, наверное, да и пока сложно говорить, остаточные это явления или же все-таки началась регенерация тонкого поля. Но сила есть.

На самом донышке.

Только… только слишком мало её. Даже если вся, которая была, вернется, все одно мало. Может, целитель из Дурбина и неплохой, но при дворце его не оставят. Найдутся более достойные.

Может, и к лучшему.

…он уедет.

Возьмет… в Канопень. Хороший, если подумать, город. И людей в нем живет изрядно, а стало быть, потенциальная клиентура наличествует. Еще бы разрешение выправить, на практику…

- Это хорошо, - Аглая робко улыбнулась и, глянув на девочку, вздохнула. – И её поправили.

- То есть?

- Не спрашивай, сама не понимаю. Но прежде было неправильно, а теперь все, как должно. Может, из-за нас, а может еще что помогло… только теперь она расти станет.

- Она ничего не помнит. То есть, имени не помнит. Думаю… и не только имени.

- И хорошо, - Аглая смотрела серьезно. – Иногда… бывает, что лучше и не помнить.

Может, и так.

Пес вздохнул и на Дурбина поглядел, как почудилось, с упреком. Мол, долго ты маеться будешь? Скажи уже?

Что?

Правду.

И…

- Идем? – Аглая протянула руку. И Дурбин осторожно коснулся тонких пальчиков её. Почему-то подумалось, что пахнуть они должны травами.

- А…

- За ней приглядят, да и… - она нарисовала в воздухе узор, и легчайшая паутинка упала на спящую. – Теперь здесь безопасно…

Со стены поднялась золотая бабочка, запорхала, затрясла над головой девочки крылами. Наверное, это что-то да значило, возможно, чудо этакое стоило бы изучить, но Дурбин вышел за дверь, где обнаружилась давешняя боярыня, только еще более недовольная, чем прежде.