Книга Царствование императора Николая II - Сергей Ольденбург

Последствия Циммервальдской конференции были весьма велики. Было сказано от имени международного социалистического центра, хотя и «самочинного», то слово, которого во всех странах ждали социалистические крути и вообще все элементы, уставшие от войны. Циммервальдская резолюция, запрещенная во всех воюющих странах, стала быстро известна повсюду, включая Россию; и она дала сильный толчок революционному движению в рабочей и полуинтеллигентской среде. Отдельные прежние лидеры социал-демократов, как Плеханов или бывший член Второй думы Алексинский, резко ополчились против Циммервальда; но партийные массы сразу схватились за резолюцию о мире и только делились на сторонников «большинства» и «левой».

* * *

25 августа была подписана программа так называемого прогрессивного блока. С начала летней сессии Государственной думы представители кадетов и прогрессисты вошли в постоянные сношения с думскими умеренными фракциями: левыми октябристами, земцами-октябристами и группой центра. Была сделана попытка привлечь и националистов; большинство фракции высказалось против сближения с левыми, но левое крыло, образовав особую фракцию под названием прогрессивных националистов во главе с В. В. Шульгиным и А. И. Савенко, продолжало переговоры о создании левоцентрового большинства.

Основой для объединения служило недовольство существующей властью. Умеренные круги объединялись с оппозицией, чтобы добиться перемены правительства. Левые группы предложили выработать общую программу, которая обсуждалась в течение двух-трех недель на совещаниях делегатов от фракций. Участники блока исходили из двух основных положений: война должна быть доведена до победного конца; для этого необходимо единение между властью и обществом. Из этих общепризнанных положений руководители объединения делали вывод: власть должна быть приведена в соответствие с требованиями общества. Тут и начиналась наклонная плоскость: «обществом» называли либеральную интеллигенцию, и выражение его воли видели в тех «общественных организациях», которые создались за время войны: общеземском Союзе, Союзе городов и военно-промышленных комитетах. Эти организации, созданные первоначально для деловых задач, связанных с войной, вдруг приобрели значение выразителей политической воли страны. Когда союзы возникали, никого особенно не заботило, что руководят ими по преимуществу «кадетские» элементы: лишь бы они исправно помогали раненым и больным… Теперь сказывалась оборотная сторона одностороннего политического возглавления союзов. Так, председателем Центрального военно-промышленного комитета был А. И. Гучков; никто не отрицал ни его энергии, ни его патриотического отношения к войне; но было также известно, что он непримиримый враг правительства, и больше того – он относится с личной враждебностью к носителю верховной власти.

Переход власти в другие руки был главной целью блока. Его программа сама по себе особого значения не имела; она была составлена главным образом для того, чтобы оправдать в глазах левой общественности соединение кадетов с такими еще недавно «одиозными» элементами, как октябристы или националисты вроде Шульгина. Первые пункты программы были даже уступкой более левым элементам, не вошедшим в блок: требования широкой политической амнистии и возвращения всех административно высланных. Такие меры при наличии новых настроений в среде социалистов могли только привести к чрезвычайному усилению агитации против войны: нельзя же было серьезно думать, что Каменевы и Сталины, возвращенные из ссылки, из благодарности заняли бы вдруг патриотическую позицию.

Другими пунктами программы были: польская автономия, примирение с Финляндией, отмена репрессий против так называемых «украинцев» и «вступление на путь отмены ограничений в правах евреев» (этот последний пункт особенно трудно дался правому крылу блока). Наконец, Госдуме предлагалось заняться законопроектами: о равноправии крестьян (закон был уже проведен по 87-й ст. в 1906 г., но Думой еще не рассмотрен), о волостном земстве, о реформе земского и городского самоуправления, о кооперативах и т. д. Все это были вопросы, говоря словами государя, «хотя и важные, государственные, но не насущные для настоящей минуты».

Программа блока еще не была подписана, когда в стране начала развиваться агитация в пользу «министерства доверия», согласно формуле июньской конференции Конституционно-демократической партии. А. И. Гучков от Военно-промышленного комитета обратился к И. Л. Горемыкину с резким письмом, требуя ухода правительства.[231] Затем Московская городская дума 18 августа единогласно приняла резолюцию, требующую «правительства, облеченного доверием страны». Другие думы, а также и земские собрания стали присоединяться к московской резолюции. О правительстве «из лиц, пользующихся доверием страны и согласившихся с законодательными учреждениями» насчет программы работ говорилось и в программе блока.

Шесть думских фракций – около 300 депутатов из 420 – во шли в прогрессивный блок, к которому примкнули также три группы Государственного совета (левые, центр и беспартийные). «Да будет мне позволено назвать этот блок не красным, – говорил 25 августа в Госдуме лидер правых Н. Е. Марков, – ибо красные определенно кровавого цвета в него не вошли… Его правильнее назвать желтым блоком». – «Не желтым, а трехцветным», – возражал на это В. В. Шульгин. «Немыслимо всех включить в блок, – говорил известный кадетский деятель князь Д. И. Шаховской. – Всегда останется кое-кто направо и океан – налево».

Блок был орудием борьбы за власть; имея большинство в Госдуме, он мог наносить правительству чувствительные удары. Вошедшие в него группы фактически подчинились руководству фракции кадетов, наиболее политически опытной и яснее других знавшей, чего она хочет. Кадеты нередко оказывали сдерживающее влияние на своих более «умеренных» коллег, когда те в порыве раздражения были готовы идти на резкие, необдуманные шаги; они берегли блок.

Некоторые члены кабинета в момент образования блока сочли возможным вступить с ним в переговоры и даже склонялись к соглашению на почве отставки части министров и замены их «общественными деятелями». Но государь отнесся к этому с решительным неодобрением. Он считал, что власть должна быть единой; особенно во время войны недопустимо, чтобы министры «служили двум господам»: монарху, на котором вся ответственность, и «обществу», неуловимому и изменчивому в своих настроениях. Ввиду того что Госдума закончила обсуждение всех проектов, связанных с ведением войны, государь поручил И. Л. Горемыкину, приезжавшему к нему с докладом в Ставку, объявить перерыв думской сессии. Этот акт был в то же время ответом на требование о передаче власти в другие руки.

Думская сессия была прервана 3 сентября. Некоторые депутаты хотели тут же «устроить скандал», демонстративно уйти из всех особых совещаний, но большинство решило подчиниться, соблюдая строгую корректность. Зато на съездах Земского и Городского союзов, открывшихся в Москве 6 сентября, оппозиционные круги получили возможность выразить охватившие их чувства. В. И. Гурко, воскрешая распутинскую легенду, восклицал: «Нам нужна власть с хлыстом, а не власть, которая сама под хлыстом»; А. И. Гучков прославлял Госдуму, «хилого ребенка Саблеров и Харузиных», поднявшегося до общегосударственного значения. А. И. Шингарев говорил: «После севастопольского грома пало русское рабство. После японской кампании появились впервые ростки русской конституции. Эта война приведет к тому, что в муках родится свобода страны, и она освободится от старых форм и органов власти…» Это указание на «благие последствия» проигранных войн помимо воли оратора совпадало с настроениями пораженцев.