Книга Оборотный город - Андрей Олегович Белянин

нашего строгого генерала, небрежно развалясь на дядиной оттоманке, сидел столичный гость и вёл себя как хозяин…

— Государь весьма обеспокоен своевольничанием вашего так называемого племянника. Святейший синод также не одобряет никаких контактов с нечистой силой. За такие вещи, знаете ли, недолго по этапу да в Сибирь!

Мой дядя, при полном мундире и всех орденах, молча стоял у окна, с трудом удерживая в побелевших пальцах кружку с остывшим кофе.

— Мы просто не понимаем, как такой заслуженный человек вашего склада и воспитания мог допустить столь вопиющее безобразие на территории вверенного в его распоряжение полка? Право, император был лучшего мнения о дисциплине своих казаков…

Судя по тому, как гордо выпрямилась дядюшкина спина, этот столичный хмырь тупо нарывается по полной программе. Наездов на свой полк, на своих казаков и станичников атаман не простит никому. Да хоть бы и самому государю!

— И ведь самое печальное во всей сложившейся ситуации это ваше личное непонятное, безрассудное упорство. Вы по-прежнему не хотите сказать нам, где скрывается ваш родственник? А ведь это вполне может быть расценено как факт сообщничества с государственным преступником. Вы понимаете, чего можете лишиться? Эполетов, наград, званий, жалованья, почестей…

— Шрамы боевые с груди не сотрёшь, — глухо ответил наш генерал и, обернувшись, сжал кулаки.

Что за этим последует, ждать я не стал и прыгнул вперёд, вставая между ним и маленьким человеком в очках.

— Здорово дневали, ваше сиятельство! Хорунжий Всевеликого войска донского Илья Иловайский по вашему приказанию прибыл!

— Илюшка? А чего ты… что ли, Прохор не предупредил, что…

Но я вовремя прикрыл ему рот с привычной бесцеремонностью:

— Знать не знаю никакого Прохора, а вот от исполнения вашей генеральской воли я уклониться не смел.

— Ну-с, подойдите-ка ко мне, молодой человек, — кивнул жандармский.

— Ваше сиятельство, прикажете выслушать крысу очкастую или сразу взашей гнать?

Теперь уже приезжий петербургский чин вытаращился на меня так, что у него очки с носа на лоб сами полезли. Дядя вздохнул, покраснел, побледнел, кое-как выдохнул и вдруг крепко обнял меня почти до полного утопления в объятиях.

— Иловайский! Узнаю нашу кровь! Вот и повзрослел казак — ни чёрта лысого, ни вражьей пули, ни чиновника столичного не боится, весь в меня!

— Ах вы… вот вы как… — Следователь Третьего отделения вскочил на тоненькие ножки. — Да я вас обоих, всем полком, на каторгу, в лагеря, в казематы, во глубину сибирских руд!

— И твои изумрудные брови колосятся под знаком луны, — издевательски пропел я из-под генеральской подмышки, и чиновник мгновенно прикусил язычок. Ага, попался, жук навозный!

— Иловайский, ты чего поёшь глупости всякие? Какие изумрудные брови? С чего бровям колоситься? Али то заклинание мудрёное было, от твоей Катеньки разлюбезной подхваченное…

— Сменим тему, — попросил я, с трудом высвобождаясь из дядиных объятий. — Да, почти что заклинание. Строчка из песенки.

— Ничего не понимаю.

— А вот кому надо, тот понял, — с нажимом произнёс я, кивком головы указывая столичному гостю на дверь. — Так что, валет краплёный, сам выметешься или веник принести?

— Как вы разговариваете с главным следователем Третьего отделения?!! — придя в себя, завопил он. — Я буду жаловаться! Эй, жандармы, взять смутьяна!

— Из избы не слышно, — вежливо подсказал я. — Вы бы вышли, там покричали на всю улицу, может, и добегут ваши охранники. Только громко кричите, они на противоположном краю села меня под лопухами ищут…

Чиновник пошёл пятнами, вытер рукавом лысину, чуть не захлебнулся собственной слюной и выбежал вон из горницы.

— Плюньте. — Я посмотрел в изумлённые глаза дядюшки и спокойно объяснил: — Не из Петербурга он, так, фальшивка с поддельными бумагами.

— Нешто шпион австрийский?!

— Нет, чего сразу на Австрию-то наговаривать. Вам же там понравилось вроде: и пиво приличное, и немки улыбчивые…

— Так… тогда что ж… ещё хуже — нечисть под личиною?

— Да не горячитесь вы. — Я упёрся ладонями в его могучую грудь, скользя сапогами по полу в попытке сдержать генеральский напор. — Человек это. Обычный человек. Только из будущего…

— Откуда?!

Я тяжело вздохнул, судя по всему, объяснять придётся долго. Может, как-нибудь попроще, на конкретном примере, но не успел…

— Айда на улицу? — неожиданно предложил дядя, резко меняя тему. — Дюже охота поглядеть, как эта кикимора болотная из твоего будущего своих приспешников на подмогу звать будет. Так говоришь, не из сыскного они?

— Нет. Мне предстоит разобраться — откуда, но не из Санкт-Петербурга, это точно!

— Голову на плаху положишь?

— А вы бы что хотели, чтоб я на неё положил?

Мой дядя задумался, мысленно пересчитал в уме руки и ноги, что-то прикинул и решил:

— Ты ж ещё не женатый, ничего тебе класть не надо, это я так, к слову брякнул. Пошли, что ль, балабол?

Мы вышли на порог и… были с ног до головы облиты святой водой! Мой счастливый денщик отсалютовал нам пустым ведром.

— Спасибо тебе, добрый Прохор, — с чувством сказали мы с Василь Дмитревичем, выплюнув по струйке воды.

— Рад стараться, ваше благородие. А чегой-то вы на меня смотрите, как француз на лягушку?

— Проводи-ка меня переодеться, братец, — попросил дядюшка подоспевшего ординарца. — А ты, Иловайский, сыщи хмыря этого в пенсне. Нехай его хлопцы нагайками поучат, как генералу врать…

— Рад стараться, ваше сиятельство! Сейчас меня Прохор за уши на бельевую верёвку подвесит, просохну маленько — и в погоню, аки лев рыкающий! А вы не хотите рядышком повисеть?

Моё мокрое начальство сочло ниже своего достоинства отвечать на предложение посушиться вместе, а потому ушло с гордо поднятой головой.

— Пошли…

Старый казак почесал в затылке, осторожно поставил ведёрко на крыльцо и последовал за мной, бормоча себе под нос в рифмованном режиме, что уж он-то и не знал, чего со святой водой делать, предупреждать было надо, а так чего теперь дуться-то, никто не виноват, да и, в конце концов, погоды ещё тёплые, чего ж не освежиться перед военным походом, всё одно поп перед всем строем кропить будет, а тут уж заранее, от всей широты души…

Как вы понимаете, пересказывать всё это ещё и в стихах у меня просто настроения не было. Я думал о том, как ловко ускользнул тот лысый следователь Третьего отделения. Ведь мы почти след в след за ним вышли, а не успели. И куда, интересно, девались его охранники? Их я на предмет личины не проверил, а надо бы…

— Вот они, — неожиданно раздалось слева, и те, кого я искал, сами бросились на нас из-за плетня.

Прохор отреагировал быстрее, винтом ушёл с линии атаки, на развороте хлестнув нагайкой по шеям первого. Второй сгрёб