Книга Дети Времени всемогущего - Вера Викторовна Камша

о чём Анри и сказал.

– Считается, что о погоде говорят, когда говорить не о чем, – весело откликнулся Дюфур, – но иногда это бывает просто откровенностью. Дружеской. Я прав?

Пайе рассмеялся. Он был рад видеть газетчика, который хоть и вырядился в цилиндр и пальто с отворотами, ничуть не изменился.

– И всё-таки тебе надо было ехать. – Встретившись на квартире Дюфура, старые знакомые с ходу перешли на «ты», хотя в Шеате им это так и не удалось. – В конце концов, у меня отпуск до конца февраля.

– Ты повторяешь это третий раз. Чисто военный подход – приказали, побежал. Птицы моего полёта работают иначе: я предсказываю, обвиняю, на худой конец – объясняю, а червячков мне приносят другие. В данном случае барон де Шавине. Мои прицепившиеся к поезду коллеги могут хватать за фалды кого угодно, барон предоставит «Биноклю» отборную информацию.

– Шавине… Я слышал эту фамилию. Или читал?

– Депутат, без пяти минут министр и, между прочим, твой новый родственник. Начинал как легитимист, теперь дрейфует к центру. Напыщен, как индюк, но неглуп, нахален и при этом не теряет головы. – Поль галантно поклонился пересекавшей бульвар монументальной даме и подмигнул собеседнику. – Писала у нас под псевдонимом «Падший ангел», сейчас подписывается «Василиск». Театральные сплетни, треть из которых сама же и распускает, но тебе нужен Шавине… Из барона выйдет неплохой репортёр, грех не воспользоваться, благо я оказал ему услугу. Главным образом в интересах «Бинокля», ну и слегка – баронессы. Она урождённая де Мариньи. Прелестна, искренна и к тому же умна. Чудовищное сочетание для супруги политика…

– А что скажешь о прочих де Мариньи? Маркиз написал в Пти-Мези несколько писем и почти умиротворил мою бабушку.

– Неудивительно. Мариньи шаловлив и мудр, как дитя. В своё время ни в чём себе не отказывал, теперь слывёт оригиналом и при этом вкладывает деньги только в надёжные акции. Вне политики, что опять-таки свидетельствует о его мудрости. Маркиза – дама возвышенная, но при этом не ужасная. Есть ещё брат, легитимистская шельма с претензиями, и его удручающая семья. Боюсь, они тоже будут, ведь ты можешь претендовать на титул.

– Дед уже от него отказался. – Обсуждать пока ещё незнакомых родственников стало неприятно, и Анри заговорил о другом: – Мы в Шеате читали твои фельетоны взахлёб… Полковник считает, что я тебе обязан. За вырезанные деревни я мог и в сумасшедший дом отправиться.

– Тебе не идёт благодарить, к тому же интересы патрона подразумевают продвижение в Аксум. Значит, читатель должен быть на стороне Легиона.

– Только мы так и не поняли, что за Кад-аль-Кууд ты упомянул? И ни у гаррахов, ни у кабилов нет обычаев, о которых ты пишешь.

– И не надо. – Газетчик наморщил нос, будто готовясь чихнуть. – Мне требовался экзотический старик, а «Кад-аль-Кууд» звучит неплохо. Другое дело, что я, кажется, породил монстра. Ты уже видел наших ящериц?

– Я про них читал. Бред какой-то…

– Бред, – охотно подтвердил Дюфур, – и бредим мы всей Республикой. Немного отвлёк ильский сыр, но мышеловка захлопнулась, и всё вернулось на круги своя. «Проклятие императора» во всей красе.

– У меня наше поражение до сих пор в голове не укладывается, а уж пресса… Ты меня извини, но твои коллеги врут, как гаррахи. Я даже не смог составить общей картины. Мы приостановили своё продвижение из-за дурных дорог. Нас заставили перейти к обороне. Нас окружили. Нас окружили и уничтожили. Нас окружили, но мы прорвались…

– Для того чтобы понимать газеты, нужно знать, кто, за сколько и как передёргивает. У «Эпохи» роман с премьером, и она твердит, что, в общем-то, всё в порядке. «Жизнь» и иже с ней, напротив, кричат о катастрофе. Сейчас им проще – меньше врать и в другую сторону. Мы и ещё пара изданий не определились со ставками и поэтому пытаемся писать как есть, но как есть, никто толком не знает. Ясно, что затея провалилась, хотя колбасники тоже не орлы – ворваться на наших плечах в Республику они не рискнули. Теперь все ждут весны и отчёта комиссии. Неизбежны подвижки в Кабинете и, хорошо бы, в мозгах премьера.

– Погоди… Ты ведь говорил, что «Бинокль» поддерживает правительство.

– Уже нет. Патрон отказался от официоза, когда мы ухнули в ильскую авантюру.

– Но должны же мы вернуть Иль!

– Не в ущерб всему остальному. Я не я, если волнения в Мюлузе и едва ли не опередившие их вопли в парламенте – не две ноги одной курицы, очень удачно клюнувшей премьера в зад. Для тех, кому нужно, чтобы мы сцепились с Алеманией, удачно… Всё, пришли.

– Это здесь.

Блистательный швейцар распахнул дверь в ярко освещённый подъезд, и капитану внезапно захотелось убраться подальше от всех этих де Шавине и де Мариньи, но было поздно.

– Нам в третью, – объяснил Дюфур. – Знаешь, я ведь про этих чёртовых аргатов рассказал только знакомому комиссару…

– Ты думаешь, мне хочется вспоминать озеро Иоланты?

– Не думаю. Уверяю тебя, нам тут вполне хватает василисков.

Они поравнялись со стоящим на площадке трюмо. Журналист небрежно провёл пальцем по усам и взялся за звонок. Открыли тотчас: лакей, как и швейцар, Дюфура уже знал и, похоже, одобрял. Во всяком случае, он не преминул сообщить о присутствии графа де Сент-Арман и четы Дави.

– Отличная компания, – оценил газетчик, протягивая лакею цилиндр. – Доложите о капитане Пайе де Мариньи. Ну, и обо мне…

Рычать на приятеля в присутствии чужой прислуги Анри не стал, и через несколько минут крупный моложавый господин, небрежно представившись, отступил в сторону и, рассеянно улыбаясь, произнёс:

– Моя дочь Эжени. Ваша троюродная племянница, но я бы на вашем месте называл её кузиной, а я стану звать вас Анри.

– Конечно, – вежливо согласился капитан, и это были его последние осмысленные слова в этот вечер. Поль называл жену де Шавине очаровательной, и Анри был очарован, но в отнюдь не светском смысле этого слова. Так чувствовали себя рыцари из старинных баллад, случайно бросившие взгляд на королеву фей.

* * *

Говорили о погоде, которая была слишком тёплой для декабря. Говорили о комиссии, в чьей честности дядя и тётя сомневались. Говорили об искусстве: маэстро Люсьяни наконец-то в полной мере восстановил свой голос, но наотрез отказался проклинать со сцены тирана, зато на вернисаже, который посетили мама и мадам Дави, едва ли не половину полотен занимали император, василиски и василиски с императором, а печатающийся второй месяц в «Жизни» роман описывал муки красавицы, отвергшей притязания всесильного басконца. Говорили…

– Если бы быть тираном было проще, – объяснял, вернее, пересказывал статью в «Сирано» банкир, –