Книга Великий Тёс - Олег Слободчиков

— Ну что, раб Божий Егорий! — с обычной насмешкой обратился к брату Иван. — Отпустишь ли сыновей в Енисейский?

Угрюму стало лестно, что его спрашивают, он считал дело решенным.

— Выросли, теперь не удержать, — сварливо проворчал, пожимая плечами и смиряясь.

Иван окликнул двух казаков.

— Не хотели в Енисейский, плывите обратно с Егорием. А вы, — кивнул племянникам, — перебирайтесь ко мне.

Первуха со Вторкой перемахнули через борт, втиснулись между казаками. Двое служилых осторожно перелезли в лодку Угрюма. Иван стал их наставлять, а струги все быстрей сносило на рябившую отмель.

— Переправитесь с Егорием на другую сторону. Увидите урыкиты, скажете тунгусам государево жалованное слово и возьмете ясак. Хлеб, соль, крупы из жалованья пришлю на устье Иркута, на Дьячий остров.

Струги разъединились. Угрюм уперся веслом в каменистое дно, удерживая лодку. Чертыхался про себя: лучших соболей у тунгусов теперь заберут казаки, ему же достанется что похуже. Если достанется? Вдруг и зря вез ножи, колокольчики, топоры.

Сыновья тупо, как бычки, смотрели на отца с удалявшегося струга: ни поклониться, ни расцеловаться, как от века принято у людей, им ума не хватало. «Сурово карает Господь за грехи наши, — сипло вздыхал Угрюм, глядя на них. — Наказывает детьми!.. Но я-то сирота. Они-то…» — возроптал было на судьбу и мысленно ответил сам себе: «Братские народы на людях сильно сдержанны в чувствах».

«Радуйся, отче Никола Чудотворче», — запели в удалявшемся струге.

Кое-где он скреб днищем по камням. Пару раз казаки выскакивали за борт, протягивали его через отмели. И вот река подхватила тяжелое судно, понесла к Енисейскому острогу. Лица гребцов были радостны.

— А это кто? — вскрикнул Вторка, сидевший с Иваном на корме. Поднялся в рост, указывая по течению.

Под берегом, в тени деревьев, со струга не сразу заметили вереницу бурлаков, идущих бечевником.

— Похожи на наших! — приложил ладонь ко лбу сын боярский.

Гребцы, налегая на весла, стали оборачиваться. Кормщик направил судно

к другому берегу. Бурлаки тоже заметили плывущих с верховий, вышли на открытое место, остановились. Струг Похабова развернулся боком к течению и приткнулся к берегу. На корме встречного судна поднялся в рост добротно одетый казак.

— Якунька или кто? — удивленно пробормотал Иван.

— Молодой Похабов! — весело загалдели гребцы.

Отец и сын сошли на берег, степенно двинулись навстречу друг другу.

— Ты откуда взялся?

— Из Енисейского! — ответил сын, кланяясь на казачий манер. — С атаманом Галкиным иду на перемену Колесникову.

Якунька повзрослел и даже заматерел, грубая порода рослых и коренастых Похабовых сгладилась в нем материнской статью.

— Атаман где? — удивленно спросил Иван. — Раненько дошли до Ламы. Зимовали рядом или что?

Казаки галдели. Встретив знакомых, обнимались, выспрашивали острожные новости. В струге Похабова с важным видом сидели послы. Князец Нарей вертел головой, зыркал по сторонам узкими плутоватыми глазами. Он уже сносно говорил с казаками по-русски, а с мунгалами — свободно, иногда поправлял Первуху со Вторкой, если они толмачили.

Отец с сыном присели на берегу. Яков стал неторопливо рассказывать:

— Прошлый год вышли из Енисейского поздно: сотня служилых и охочие, десять стругов с харчем. Зимовали по балаганам от Оки до Иркута. Всю зиму таскали груз по льду. С Митькой Фирсовым немного ссорились, зато войн по Ангаре не было.

— С Митькой-то что? — спросил Иван, разглядывая сына. Тот был спокоен, уверен в своей силе.

— Кто он и кто атаман Галкин? — будто удивляясь нелепому вопросу отца, поднял брови Яков. — В твою наказную память пальнем тыкал и нам указывал. У них, у Фирсовых, отец, конечно, именитый и братьев их трое. Сила! Только ермаковцам они не чета: зря с атаманом Галкиным спорили. Он хоть в сынах боярских да разрядный атаман, как дядька Максим, но по жалобам на стольника Головина наводил порядок в Илимском уезде. Своей властью там всех из тюрем выпустил! — Яков посмотрел на отца материнским взглядом, дескать, кто ты и кто он? С почтением добавил: — С ним даже царская дворня не спорит.

— Ты-то как с Галкиным оказался? — опустил голову Иван. — С Перфильевым ходил.

— Дядьку Максима прошлый год посылали в Москву с отписками и с ясачной казной. Меня с ним не пустили! — Яков смежил ресницы, как мать перед скандалом. — Но я за морем бывал, на Витиме. Там от меня больше пользы, чем на ближних службах. — Помолчав, добавил искренней: — Дядька Максим то и дело хворает! Старые раны открываются, спина болит. Опять же сын его, Ивашка, уже в казачьем окладе…

Широкой ладонью Иван сжал бороду в пучок, вздохнул.

— Вот и мы старые. Крестник и тот в службе! Даст Бог, вернусь в Енисейский, сдам послов, буду проситься где поближе да потише. Савина-то жива-здорова?

— Жива! — потеплели глаза сына. — Внука нянчит. А мать как? — спросил, чуть смутившись.

— Здорова, кобыла старая! — неприязненно ругнулся Иван. — С Оськой живет. Зимой чуть брата тебе не родила. Да не дал Бог. Выкинула. А со мной твои сродные братья, — спохватился и поманил к себе Первуху со Вторкой, сидевших в струге вместе с мунгалами и Нареем.

Те неохотно вышли на берег, подошли, ревниво и настороженно уставились на Якова. Он же разглядывал их с насмешливым любопытством.

— Братан ваш, мой сын! — кивнул на него Похабов. — Помогайте друг другу. Они были со мной в Мунгалах, — представил племянников сыну. — Толмачи хорошие. Без них я бы пропал.

— А я без толмача! — Яков приветливо поднялся навстречу братьям. — Думаю колесниковского при себе оставить!

Первуха со Вторкой присели на корточки, как тунгусы. Яков усмехнулся и сел на прежнее место.

— В Енисейском ничего не выслужите! — Добавил: — Там окладов впусте нет. Гулящих, работных, захребетников у всякого посадского полный двор.

— Мы острог посмотрим и обратно! — небрежно разлепил губы Первуха. — За Байкалом были, другой раз туда не пойдем! — сказал тихо, но так решительно, что у Якова отпала охота уговаривать его.

— Смотрите! — он огорченно повел плечами. Насмешливо дрогнули материнские губы в негустой, коротко подстриженной бороде. — Если хотите поверстаться в служилые, то со мной и с атаманом Галкиным государь вас милостями не оставит.

— Поперечные выростки! — тихо рассмеялся старый Похабов. — Князца Нарея зови. Он по-русски еще подучится и будет всем толмачам толмач. А мне одним ртом меньше.

Мысль эта пришла ему в голову случайно и будто осенила. Он подошел к стругу, позвал Нарея для разговора. Позвякивая аманатской цепью, тот поднялся. Молодой Похабов вмиг преобразился, заговорил с князцом тихо, почтительно, ласково.