Книга Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл

Очевидно, она делает только то, что ей лучше всего удается: массово губит людей без малейшей долбаной причины.

София подошла к палатке, и стражники отдали честь; похоже, ее ждали раньше. Посмотрев на темный полог, она едва не развернулась и не отправилась обратно в свой шатер: шок, пережитый в палатке Хортрэпа, сошел на нет, остались только предельная усталость и опустошенность. Что за собачий день! Она взбиралась на горы, воевала с имперцами, сражалась с друзьями, общалась с демонами и в довершение всего получила откровения, которые плохо укладывались в голове. То, что первые новые Врата на памяти людей разверзлись прямо у их ног, уже было достаточно жутким сигналом, возвестившим, что силы более могущественные, чем София могла вообразить, активно ищут возможности перекроить мир. Но была и другая часть церемонии – то, что Хортрэп считал истинной целью жертвы имперцев, а открытие Врат – только частью цены, уплаченной ими, чтобы завершить ритуал. Могла ли она поверить, что такое возможно?

Да, решила София, в это все же придется поверить. Хортрэп боялся за нечто большее, чем собственная жизнь, когда выкладывал ей правду. Если он верит, что так и было, то и ей сомневаться не след.

А это означает, что Звезда нынешняя не похожа на Звезду прежних дней, всех пятисот предыдущих лет. Возможно, мир уже никогда не станет таким, каким был нынче утром, когда она переругивалась с еретиком, копавшим могилу для монахини Цепи. Слово о сегодняшнем чуде разлетится быстро, и вся Звезда содрогнется перед сильнейшим колдовством Вороненой Цепи. Уверуют все. Как называют это цеписты? День Становления?

Это почти безнадежно принизило случившееся с Лейбом и жителями Курска. Почти убедило Софию проверить, не вернулся ли Марото зализывать раны. Ей хотелось увидеть его лицо, когда он обнаружит, что Пурна жива, и все потому, что какой-то испорченный пижон из старой столицы обходился со своей собакой лучше, чем София со своей. Почти побудило ее доковылять до своей палатки, зарыться лицом в подушку и проспать несколько дней кряду, прячась в снах не таких безумных, как явь.

Почти… Но недавно София отложила допрос пленницы, которая согласилась говорить только с ней, и женщину убили посреди ночи. Настало время выколотить правду из Эфрайна Хьортта. Если допустить, что Портолес была права и королева Индсорит не посылала его в Курск, то кто же послал? Очевидное подозрение падало на Вороненую Цепь, но София уже завязала с подозрениями и настроилась на факты. Когда под имперской армией распахнулись Врата, вся кавалерия Пятнадцатого исчезла вместе с большей частью полка, и Хьортт – единственный, кто остался в живых.

Не проходило и суток, чтобы София не кляла себя за то, что не закончила работу, что дала людям Хьортта шанс спасти его от огня, – но теперь она благодарила звезды и демонов за то, что припасла его на будущее. Кто знает, что он расскажет, – может быть даже, она и сегодня его не убьет. Правда же, выйдет затейливо, если пойманный ею Эфрайн Хьортт всякий раз будет выдавать новый секрет, а она – назначать ему новую встречу?

– Добрый вечер, капитан София, – сказал стражник, когда она стряхнула задумчивость и приняла предложенный им фонарь. – Полковник плох, цирюльник не уверен, что переживет ночь. Вроде не способен двигаться, но мы для надежности приковали его к раме.

В точности так же, как приковали сестру Портолес. Впору задуматься, не помогает ли Софии кто-то на небе или под землей. Бывает всякое, как говорят в Цепи, и, возможно, что-нибудь даже и выгорит.

– Спасибо. Я недолго.

Человек застонал, когда свет фонаря осветил изножье его койки. И как ни вымоталась за день София, как ни изменилась она за последний год, его страдание вызвало у нее улыбку.

– Добрый вечер, полковник Хьортт, – произнесла она, неторопливо пересекая палатку. Старый трюк, чтобы сердце пленника затрепетало еще до начала допроса. – Что, много времени прошло? И тем не менее все свежо, как вчера?

– Времени прошло много, но недостаточно. – Голос прозвучал совершенно не так, как ей помнилось. – Я все гадал, как такое возможно… Даже после всего случившегося хотел, чтобы это оказалось правдой, но сомнения оставались. Но… но это и правда ты.

София была рада, что облачилась в знакомый ему наряд. Свет достиг одеял, пленник закрыл глаза, а она едва не уронила фонарь. Кем бы ни был искалеченный старик, это не Эфрайн Хьортт. Она подошла ближе, поднесла лампу почти к лицу лежащего, как будто от этого его восковая личина могла растаять, являя лицо врага. София вроде разглядела сходство в линии носа, несмотря на бинты. Но нет, ей просто померещилось. Она и впрямь узнала его. Просто не видела так давно, что не смогла осознать это сразу…

Пятнадцатый. Конечно же. Долбаный Пятнадцатый полк из гребаного Азгарота.

– Отлично разыграно, Кавалера, – сказала она, садясь на край его койки и затеняя фонарь, чтобы пленник снова открыл глаза. Как ни была она разочарована, приходилось уважать коварство противника. – Тебя выдернули из отставки, чтобы меня заманить? Дезинформация – отличный ход: я все равно в конце концов явилась бы за кавалерией Пятнадцатого, но стоило внушить мне, что полком по-прежнему командует этот гадкий мальчишка, и я повелась.

Полковник медленно открыл налитые кровью глаза, и в них стояли слезы. Он выглядел безнадежно старым.

– Ты… ты меня помнишь?

– Помню ли я тебя? Поганец, ты задолбал меня хуже, чем все другие полковники, вместе взятые! Как думаешь, почему я в итоге решилась на эту безумную, самоубийственную кампанию по штурму Диадемы? Ты годами держал нас в горах, не давал даже одним глазком взглянуть на короля Калдруута. – София изумленно покачала головой. Двадцать с лишним лет тому назад она проклинала имя этого вояки почти так же яростно, как имя короля, которому он служил, но, увидев полковника спустя много лет, признала, что этот азгаротиец просто играл свою роль – так же как она играла свою. К тому же он всегда сражался честно, чего никак нельзя было сказать о его соратниках. – Доминго Кавалера, командир Пятнадцатого полка из Азгарота. Я понимаю, ты мне вряд ли поверишь, учитывая обстоятельства, но, клянусь шестью связанными мною демонами, адски приятно увидеть лицо из былых времен.

– Прости, если не разделю твоего чувства, – прорычал он, и кровь потекла из-под бинтов.

– Ай, гадство! Дай-ка я это уберу. – София промакнула его подбородок рукавом. Она ничего не могла поделать со своей улыбкой. В далеком прошлом чего бы она только ни отдала, чтобы увидеть его лежащим вот так, поверженным, а сейчас… сейчас она лишь сочувствовала ему. Такой же, как она, пережиток ушедших дней, выдернутый на последнее задание. – Глупо держать тебя, калеку, в цепях. Я прикажу немедленно расковать. Желаешь ли еще чего-нибудь, полковник Кавалера? Поесть, выпить, покурить? Ползучку от боли? Все, что угодно, принесу лично.

– Да, – сказал он, и дальше его слова падали тяжко, как молот, кующий меч. – Ты можешь отдать мне пальцы моего сына.

София застыла:

– Что?

– Его пальцы, женщина, – ты же забрала их? Уже достаточно плохо, что ты сожгла его, как колдуна. Он прибыл в склеп похожим на гребаного вора.