Книга Весна Византии - Дороти Даннет

Канал… Когда вместе с девочками Николас вышел из дома Саймона, то внезапно вспомнил о шкатулке, которую брал с собой. Она оказалась на месте. Сперва он хотел отдать ее Тильде, ― но передумал, ведь он потратил столько времени, подбирая нужный оттенок.

Вот почему бывший подмастерье тронул за руку Катерину и передал шкатулку ей. На мосту она открыла крышку, глядя на ожерелье из золота и ляпис-лазури, точно того же цвета, что ее глаза. Лицо девочки внезапно сморщилось, и она попыталась швырнуть украшение в канал, но затем передумала, опустила руку и двинулась дальше, по-прежнему крепко сжимая ларец. Скорее всего, она была права. Но если так, ― то лучше бы она выбросила его.

Почетный эскорт привел Николаса вовсе не в тот дом, где ждали его друзья, но он вовремя успел заметить герб над входными дверями и потому не стал возражать. На прощанье он вознаградил своих провожатых серебром, и они поблагодарили фламандца. После чего Николас остался один, у входа в особняк семьи Цено. Дверь распахнулась.

― Кто из них сказал вам? ― поинтересовался он.

― Священник, ― послышался ответ. ― По его словам, сегодня тебе необходимо оказаться рядом с кем-то, кого ты презираешь. Моего мужа здесь нет. Но завтра я сообщу ему, что ты заходил. Пьетро может расплакаться, но няня успокоит его.

― Пьетро? ― переспросил фламандец. Дверь за ним закрылась.

― Мой сын, ― ответила Виоланта Наксосская. ― Ему три года. Пойдем. Если хочешь, можешь раздеваться на ходу. На мне сейчас только ночная сорочка.

― Тогда хорошо, что вы не открыли дверь кому-то чужому…

Впереди простирался бесконечно длинный коридор. Николас небрежно бросил на пол шляпу и принялся расстегивать пояс.

Оглянувшись, она улыбнулась, а затем двинулась дальше.

― Слуги меня предупредили.

― Камилла-воительница, ― проронил Николас, снимая сперва один сапог, а затем другой.

― Что ты имеешь в виду?

― Амазонки. Вы ведь амазонка, верно? Жаль, что вы не видели, как Джон Легрант обустроил все на острове в Керасусе, где прежде жили гарпии, те самые птицы, что убивали своими перьями. Перья и изумруды… Турки и близко боялись к нему подойти… ― Он говорил на чистейшем тосканском наречии, как всегда, когда хотел, чтобы его услышали.

― Знаю.

― Ну, разумеется…

Николас стянул дублет через голову и бросил его на пол у входа в спальню, а затем, переступив порог, принялся расстегивать пурпуэн. Внезапно пальцы перестали ему повиноваться.

― Позволь мне, ― попросила Виоланта, обернувшись, но так и не сделала ни шагу навстречу.

* * *

Священник ее предупреждал, ― но все же сил ей едва хватило, чтобы это выдержать. Наслаждение совершенно особого рода…

Виоланта сохранила его в памяти.

К утру гость наконец забылся сном на широкой постели, лицом к окну, и как можно дальше от женщины. Она же так и не сомкнула глаз, глядя на Николаса и размышляя о чем-то своем.

Его разбудили колокола. Едва ли фламандец сразу вспомнил, где он, и с кем. С постели он шагнул прямо к окну, словно перезвон притягивал его, ― по пути прихватив с полу и накинув на плечи ночную сорочку Виоланты. Она знала голоса всех венецианских колоколов… наверняка, скоро и он выучит их наизусть. В утренней тишине удары металла о металл отдавались так гулко, словно стремились навечно запечатлеть в звуке все деяния прошлой ночи. Сильные, неравномерные удары, то частые, то редкие, то близкие, то далекие, едва слышные, ― точно перезвон молотов подгорных гномов… Запах ладана проникал в распахнутое окно.

― Восстанем же, ибо явился владыка дома сего… ― Таковы были единственные слова Николаса. Но произнес ли он их с вызовом, насмешкой, смирением или страхом, никто бы не смог сказать, ибо голос фламандца звучал чуть слышно, и его заглушил колокольный звон.