Книга Круги в пустоте - Виталий Каплан

Эпилог

1

Совсем некстати зарядил дождик — серенький, скучный. Собирать грибы, когда тебе капает за шиворот — удовольствие невеликое. Да и грибов попадалось немного, видимо, настоящие охотники за опятами встали еще затемно и обчистили весь лес. Бывает же у людей сильная воля, не то что у Митьки, которого будили всей толпой, а он отнекивался и отругивался, натягивал на глаза одеяло и посылал куда-то очень далеко и это утро, и эту дачу, и уж тем более того, кто прыснул ему в ухо из водяного пистолетика.

Лешка (а кто ж еще способен на подобную пакость?) проворно отскочил в сторону, предоставив действовать Синто. Тот не стал разводить церемоний, а просто легонько надавил куда-то возле носа, а после за ухом — и сна как не бывало.

— Опять это ваше дьордо-хмангу? — осведомился Митька, натягивая штаны.

— А то, — широко улыбнулся Синто. — Это ж просто, сперва касаешься «лунных врат», потом солнечных, и твоя сила туда перетекает, и спать больше не хочется. Ну так мы идем в лес, или что?

Уж непонятно, как именно Лешка ему разрекламировал радости сбора грибов, но Синто загорелся. В самом деле, ничего подобного в Олларе не водилось, разве что в северных землях, но Синто ничего кроме княжеского замка и не видел. Вот и впитывал новое словно губка, и все ему было мало, и все время ему хотелось больше, дальше, выше… За пару недель он одолел уже кучу учебников, этакими темпами он скоро осилит программу восьми классов и сравняется с Митькой.

Хорошо бы оказаться с ним в одном классе… Только это невозможно, Синто в Мытищах будет учиться, потому что опеку над ним оформил здоровенный бородатый дядька Геннадий Александрович, сослуживец Виктора Михайловича. Хорошо что хоть так устроилось. Митька ведь не маленький, соображает, каково очутиться в России без документов, ничего, кроме языка, не зная и не понимая… С Синто ведь получилось примерно так же, как и с ним самим в Олларе. И хотя Россия не Оллар, а если бы не контора Виктора Михайловича, быть бы Митькиному другу бомжом, каких пруд пруди. Сидят в переходах метро, грязные, вонючие, молча просят денег… И кто их знает, из каких они Кругов…

Мама… Митька уже усвоил выражение «смотреть на вещи трезво». Усыновлять какого-то непонятно откуда свалившегося на ее голову мальчишку она бы не стала, уговаривать ее бесполезно. Да, первые дни она сама не своя была от счастья, то дико смеялась, то начинала рыдать, все время обнимала Митьку, боялась отпустить его от себя даже на пять минут. А он молча гладил ее по голове, в которой изрядно добавилось седых волос.

Ни про какой Оллар, ни про каких магов и кассаров ей, понятное дело, рассказывать не стали. Государственная тайна, грустно заметил Виктор Михайлович. Но не только в этом дело — мама все равно бы не поверила, решила бы, что сын повредился умом. Хватило и того, что сообщил ей милицейский майор Николай Викторович. По его версии, Митьку похитили обычные кавказские бандиты и держали в горном селе, где-то севернее Урус-Мартана. Может, надеялись на выкуп, а скорее всего, хотели обменять на кого-нибудь из своих.

— Господи, да что же это такое творится? — похожая в тот момент на старушку, охала мама. — Ну ладно там, на югах, но чтобы в Москве среди бела дня хватать людей… да что там людей — детей!

— Увы, Наталья Александровна, увы, — мрачно кивнул майор. — Наглость беспредельная… так ведь у нас вообще все сами видите как. Дети в качестве заложников для этой мрази в порядке вещей… Но все-таки что-то мы делаем… Вот и сына вам вернули… в результате совместной операции ФСБ и органов правопорядка… И поверьте, Наталья Александровна, это не будет продолжаться вечно… Этот кошмар обязательно закончится… все смуты рано или поздно кончаются.

— Да, только для меня это чуть было не кончилось слишком поздно, — всхлипнула мама, и Митька бросился на кухню, капать в воду валерианку.

Он ничего не рассказывал — ни маме, ни заявившимся вскоре одноклассникам. Сухо говорил, что помнит лишь, как сильно били и держали взаперти.

— А чего же ты так загорел тогда? — ехидно спросила Ленка Балабанова. Она вообще отличалась ехидством. — Словно с Канарских островов приехал.

— Значит, водили загорать, — отрезал Митька столь мрачно, будто сообщал о неизлечимой и крайне заразной болезни. Вопросы постепенно угасли, как пламя в костре, если не подкидывать веток. Он старался не подкидывать.

Хорошо хоть, Виктор Михайлович маме понравился. Они пришли вместе с майором, и тот представил его как работника ФСБ, занимавшегося Митькиными поисками. Виктор Михайлович, одетый в штатское, был обаятелен, восхищался мамиными кулинарными талантами… Как-то между делом он заметил, что хотя мальчика удалось вырвать из лап преступников, но следствие все еще продолжается, и потому с Митей будет еще проводиться работа, но ничего страшного, просто память после такого шока возвращается медленно, а каждая деталь здесь невероятно важна, так что он просит разрешения периодически общаться с ее сыном. Если, конечно, милейшая Наталья Александровна не возражает…

Ну разумеется, мама не возражала. Полковнику Петрушко (ну и смешная же все-таки фамилия!) она поверила сразу и безгранично. Настолько, что даже отпустила на эти выходные к Виктору Михайловичу на дачу. Звали и ее, но мама застеснялась, сослалась на день рождения институтской подруги… хотя у этой самой подруги, насколько помнилось Митьке, день рождения был аж в январе…

Синто несколько раз бывал у Митьки дома, его привозил Геннадий Александрович. Маме сказали, что этот мальчик вместе с Митькой был в заложниках у бандитов и их освободили вместе. Но, увы, от перенесенных физических и психических травм он практически потерял память и сейчас медики ведут с ним работу. Общение с Митькой — единственным, кого Семен узнает — должно сыграть позитивную роль.

Мама слегка поджала губы — она побаивалась всего, что связано с болезнями, особенно психическими. Но возражать, конечно, не стала — во-первых, действительно жаль несчастного мальчика, а во-вторых, все-таки не дядя с улицы его привел, а работник ФСБ, предъявивший вполне убедительную корочку…

Синто (привыкший уже откликаться на имя Семен) поразил маму своей необыкновенной вежливостью и аккуратностью. Он даже когда сахар в стакане чая размешивал, то ложечкой не звенел. И без конца спрашивал: «А можно?», «а нельзя ли?».

— Какой воспитанный ребенок, — вздыхала после мама. — Не то что ты. Сразу чувствуется врожденная интеллигентность. Ох, несчастные родители… ищут его, мучаются… ну да ничего, Бог даст, вспомнит он свой адрес…

Митьке ничего не оставалось, как промолчать. Ох, не вспомнит Синто своих родителей… которых продали, когда тот еще младенцем был. Но маме такое лучше бы не знать.

Он вообще постоянно ловил себя на мысли, что рассказывать об олларских приключениях здесь некому. И даже не в тайне дело, и не в том, что его сочтут выдумщиком. Просто есть вещи, которые большинству лучше не знать. О том, как корчишься на дыбе и невидимый, но раскаленный металл жжет твои пятки… о том, как горит село, бушуют огненные стены, бессмысленно мечутся обреченные крестьяне… о том, как стекает по лезвию ножа жертвенная кровь… человеческая кровь… детская… Нет уж, пускай лучше смотрят телешоу, собирают крышки от пепси-колы, слушают Децла… Здоровее будут. А темные провалы жизни, куда его угораздило свалиться… хорошо хоть, что они не для всех.