Книга Зовите меня Джо - Пол Андерсон

Однако так было и в прошлом. Я изучал историю Солнечной системы. Задолго до того, как раса людей достигла других планет своей системы, на Земле существовали разные культуры, иногда радикально отличавшиеся друг от друга. В конце концов одна из них, так называемое Западное общество, стала настолько передовой в технологическом плане, что… Другие просто не смогли с ней сосуществовать. Чтобы выжить, им пришлось перенимать все устои Запада. И когда Запад помог им преодолеть свою отсталость, он помог им также начать жить по-западному. Руководствуясь исключительно благими намерениями, Запад уничтожил все другие социальные системы, разрушил другой образ жизни.

– И ты хотел спасти нас от этого? – спросил Тордин. – В каком-то смысле я согласен с твоими выводами. Однако является ли сентиментальная ценность старых институтов достойной платой за миллионы потерянных жизней, за десятилетия страданий и жертв?

– Это гораздо больше, чем простая сентиментальность, – в голосе Скоррогана звенела сталь. – Разве ты не видишь? Наука – это будущее. Чтобы достичь чего-либо, нам пришлось усвоить научный подход. Но разве земная наука – это единственный путь? Нужно ли нам было становиться второсортными землянами, чтобы выжить, или мы могли пойти собственным путем, без значительной помощи высокоразвитого, но, по существу, инородного образа жизни? Мне казалось, что мы сможем. Я подумал, что мы просто обязаны были это сделать.

Понимаешь, ни одна нечеловеческая раса никогда не сможет стать человеческой. Базовые психологии: уровни метаболизма, инстинкты, логика, все очень разное. Одна раса может мыслить, придерживаясь умственных категорий другой расы, но это всегда будет вторичным. Ты сам знаешь, сколько проблем возникает при переводе с одного языка на другой. Совокупность мыслей – это язык, а язык отражает основополагающие умственные построения. Точная, строгая, хорошо продуманная философия и наука одного вида никогда не будет понятна другому виду. Потому что они формируют несколько иные абстракции на основе той же базовой реальности.

Я не хотел, чтобы мы стали духовно зависимы от Солнечной системы. Сканг был отсталой цивилизацией. Нужно было все изменить. Но зачем менять свое мышление на чужое? Почему не ускорить эволюцию, идя по нашему собственному пути?

Скорроган пожал плечами.

– Именно этого я и добился, – закончил он тихо. – Ставки были велики, но все получилось. Мы сохранили свою культуру. Она наша. Мы должны были самостоятельно создать науку, поэтому выработали наш собственный уникальный подход.

И тебе известны результаты. Была разработана семантика Дирина – ученые Солнечной системы животы себе надорвали, хохоча над ней. Мы разработали тетраэдрический корабль, который земные инженеры считали принципиально невозможным, и теперь мы можем пересекать галактику, тогда как корабли старой конструкции способны летать только от Солнечной системы до альфы Центавра. Мы довели до совершенства варповый двигатель, разработали психосимволизм нашей расы (который не подойдет никому другому) – новая агрономическая система, которая сохранила свободных землевладельцев, являвшихся основой нашей культуры, – и все прочее! За пятьдесят лет Кундалоа пережила революционные изменения, навязанные извне, Сконтар же самостоятельно преобразил себя. Это разница вселенского масштаба.

Поэтому мы сохранили свои духовные богатства: искусство, ремесло, народные традиции, музыку, язык, литературу, религию. Наш успех не только позволил нам долететь до звезд, сделав нас силой галактического масштаба, но стал причиной ренессанса наших духовных ценностей, то есть Золотым веком истории.

И все потому, что мы остались самими собой.

Он погрузился в молчание, и Тордин ничего не говорил. Они завернули в более тихий переулок, старый квартал, где большинство зданий было построено еще до прихода землян и где можно было увидеть жителей в местной одежде старого стиля. Группа туристов-землян в сопровождении экскурсовода остановилась у открытого гончарного магазина.

– Итак? – произнес Скорроган после некоторой паузы. – Что ты теперь скажешь?

– Я не знаю, – Тордин смущенно начал массировать веки. – Конечно, ничего подобного я раньше не видел. Может, ты и прав. А может, и нет. Я должен подумать над этим.

– Я думал над этим пятьдесят лет, – холодно сказал Скорроган. – Что ж, у тебя есть пара минут.

Они подошли к магазину. Старик кундалоанец сидел, окруженный товарами, ярко окрашенными вазами, мисками и чашками. Оригинальная местная работа. Женщина рассматривала одну из вещей.

– Посмотри, – сказал Скорроган Тордину. – Ты же помнишь, как выглядят по-настоящему старинные изделия? Это дешевки, которые изготовляются для продажи туристам. Конструкция не та, качество работы отвратительное. Но когда-то каждый изгиб и линия имели свое определенное значение.

Они посмотрели на вазу у ног старика, и даже равнодушный ко многому валтам очарованно вздохнул. Ваза сияла. Она казалась практически живой: блеск совершенства чистых линий и длинных плавных изгибов, кто-то вложил в нее всю свою любовь и горячее желание. Возможно, он думал: «Это будет жить после моей смерти».

Скорроган присвистнул.

– Это подлинная старинная ваза, – сказал он. – Ей, наверное, больше века, настоящий музейный экспонат! Как она оказалась в этой лавке старьевщика?

Толпа людей расступилась перед двумя гигантскими сконтаранцами, и Скорроган с удовольствием прочитал выражения их лиц: «Мы внушаем им благоговение. Жители Солнечной системы больше не испытывают ненависти к Сконтару; они восхищаются нами. Они посылают свою молодежь учиться нашим наукам и языку. И кому какое дело сейчас до какой-то Кундалоа?»

Женщина проследила его взгляд и увидела вазу у ног старого торговца. Она повернулась к нему:

– Сколько?

– Не продается, – ответил кундалоанец. Еле слышный шепот доносился из-под потертой накидки.

– Ты продавать, – она одарила его ослепительной натянутой улыбкой. – Я дать тебе много денег. Я дать тебе десять кредитов.

– Не продается.

– Я дать тебе сотню кредитов. Продавай!

– Это мое. Семейная реликвия старых времен. Не продается.

– Пятьсот кредитов! – Она помахала перед ним пачкой денег.

Он прижал вазу к своей хрупкой груди и смотрел снизу вверх темными, подернутыми влагой глазами, из которых начали течь слезы – с той простодушной легкостью, что свойственна только глубоким старцам. – Не продается. Уходи. Не продается умауи.

– Пойдем, – пробубнил Тордин. Он взял Скоррогана за руку и потянул его за собой. – Пойдем. Вернемся на Сконтар.

– Уже?

– Да. Да. Ты был прав, Скорроган. Ты был прав, и я принесу публичные извинения. Ты величайший спаситель, когда-либо существовавший в нашей истории. Но прошу, давай вернемся домой.

Они торопливо зашагали по улице. Тордин изо всех сил пытался забыть глаза старика кундалоанца. Но понимал, что забыть их не сможет уже никогда.