Книга Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль - Мария Тортика (Лобанова)

Во время процесса стали раздаваться обвинения против Бухарина, Рыкова, Томского, Пятакова, Сокольникова, Радека, Угланова, Серебрякова, Путны, а в печати была развернута кампания с требованиями расследовать их связи с подсудимыми.[1469]

Такова была обстановка всеобщей ненависти и истерии, в которой 21 августа в «Правде» появилась небольшая статья Х. Г. Раковского «Не должно быть никакой пощады». Невозможно дать ответы на возникающие в связи с ней вопросы: сам ли Раковский предложил статью редакции или его к этому вынудили прямой угрозой-ультиматумом? писал ли он ее или поставил подпись под заготовленным для него текстом? Как бы ни обстояло дело в действительности, именно теперь, а не в начале 1934 г., произошла полная капитуляция Х. Г. Раковского, означавшая его политическую гибель.

Как ни горестно это делать, но объективность нашего рассказа требует, чтобы публикация была не только названа, но и процитирована. «Чувство безграничной и горячей симпатии к любимому вождю и учителю трудящихся масс товарищу Сталину и его ближайшим соратникам, чувство полной, безоговорочной солидарности с линией партии и вместе с тем чувство глубокого возмущения и негодования против гнусных и подлых убийц, – вот что испытывает каждый из нас, прочитав сообщение Прокуратуры СССР от 15 августа. К этому всеобщему чувству у меня возникло чувство стыда, жгучего стыда за прошлую принадлежность к оппозиции, вожди которой превратились в контрреволюционеров, преступников и убийц и которые, как каждый может убедиться еще раз на фактах, влекли своих сторонников к политической и моральной деградации».

Наиболее резкие и агрессивные эскапады звучали по адресу Троцкого. Вместе с тем всячески восхвалялась генеральная линия партии, в успехах которой Раковский убедился, как заявлялось в этом тексте, во время недавних деловых поездок по Кавказу и Украине. В заключение звучал призыв расстрелять Зиновьева, Каменева и других обвиняемых.

Эта статья, лежащая темным пятном на памяти о Х. Г. Раковском, продлила ему пребывание вне тюремной камеры всего лишь на пять месяцев и одну неделю… Правда, племянница Х. Г. Раковского Л. Гевренова, жившая у него тогда в Москве, во время встречи с одним из авторов этой книги вспоминала, что после выхода статьи в «Правде» Раковский тут же позвонил ее главному редактору и с возмущением воскликнул «Как вы могли так исказить мою статью?». Представляется, однако, что сущность того, что подписал Христиан Георгиевич, была отражена в опубликованном тексте более или менее верно. Да и факт названного телефонного звонка в условиях разворачивавшегося Большого террора можно поставить под сомнение.

Именно в связи с тем, что им было «поручено» написать статьи с осуждением Каменева, Зиновьева и особенно Троцкого, Сталин распорядился несколько отложить арест этих бывших лидеров оппозиции. Им, да и далеко не только им, было сделано публичное предостережение, опубликованное в центральной печати в форме статьи о событии шестилетней давности, которая звучала, однако, весьма актуально. Речь шла об отказе выдающегося математика академика Н. Н. Лузина подписать в 1930 г. письмо ученых с требованием смертной казни для обвиняемых по делу так называемой Промпартии. Нет смысла цитировать эту провокационную статью, достаточно назвать ее заголовок: «Враг, с которого сброшена маска».[1470]

По сему поводу Сталин, пребывавший на Кавказе, писал 23 августа Кагановичу с явно садистской интонацией: «Статьи у Раковского, Радека и Пятакова получились неплохие. Судя по корреспондентским сводкам, инокорреспонденты замалчивают эти статьи, имеющие большое значение. Необходимо перепечатать их в газетах в Норвегии, Швеции, Франции, Америке, хотя бы коммунистических газетах. Значение их состоит между прочим в том, что они лишают возможности наших врагов изображать судебный процесс как инсценировку и как фракционную расправу ЦК с фракцией Зиновьева – Троцкого».[1471]

Болгарское посольство в Москве сообщило 30 августа 1936 г. своему МИДу о зловещей обстановке в столице: люди по приказу идут на митинги; кто откажется, рискует быть заподозренным в троцкизме; на собраниях звучат кровожадные речи. «Этот страх объясняет и недостойное письмо Кр. Раковского, который, чтобы спасти себя от подозрения, поспешил обругать своего бывшего товарища»[1472] (имелся в виду Л. Д. Троцкий).

Х. Г. Раковский не мог знать, что через месяц с небольшим после опубликования его статьи, 29 сентября 1936 г., появилась директива Политбюро ЦК ВКП(б), окончательно определившая его незавидную судьбу. Эта директива, подготовленная Л. М. Кагановичем, называлась «Об отношении к контрреволюционным троцкистско-зиновьевским элементам» и предписывала расправу не только с арестованными, следствие по делам которых уже окончилось, и с находившимися под следствием, но и с теми, «которые раньше были высланы».[1473] Так, приговор Раковскому был фактически подписан за полтора года до того, когда он был формально вынесен и когда Христиан Георгиевич еще продолжал выполнять свои обязанности в Наркомате здравоохранения РСФСР.

Но с конца 1936 г. Раковский все более отчетливо ощущал, что кольцо вокруг него сжимается теснее и теснее. Об этом свидетельствовала его племянница Лиляна Гевренова. После пребывания с Раковским в Лондоне и возвращения затем на родину эта молодая женщина приехала по приглашению своего дяди в СССР для поступления в Московскую консерваторию и вновь жила в семье Раковских. Родные и близкие передали через нее в качестве сувениров многочисленные письма, автором которых был Крыстю. Эти письма были написаны еще в молодости и позже бережно хранились в семье.

Чтобы уберечь письма от конфискации болгарскими пограничными властями, Лиляна отдала их для отправки в СССР советскому консулу в Софии Н. П. Ткачеву. Письма, однако, так и не были получены.[1474] По всей видимости, консул передал их в совершенно другое место – в НКВД, чтобы попытаться использовать их против Раковского. Лишь двое из коллег-медиков – Л. С. Штерн и И. Н. Казаков – продолжали по-прежнему бывать в его доме. Незадолго до ареста Христиан Георгиевич сказал племяннице: «Если кто-то спросит тебя, что ты обо мне думаешь, ответь: “Каждый отвечает лишь за себя и свои дела”».[1475] Л. Гевренова вспоминала и другие весьма многозначительные слова Раковского: «Ты же изучала французскую революцию, знаешь, как развивались события, сначала был Дантон, потом Робеспьер. У революции свои законы. Революция пожирает своих детей».[1476] В этих словах вновь проявилась политическая и историческая эрудиция, глубокое проникновение в сущность событий и явлений.