Книга История ислама. От доисламской истории арабов до падения династии Аббасидов - Август Мюллер

Продолжавшийся упадок халифата, междоусобные войны, возникшие между эмирами, тянувшиеся без конца до и после кончины Муктадира, упрочили еще более могущество карматов, ставшее почти непреоборимым. Бесполезно описывать все отдельные набеги их, продолжавшиеся до самой смерти Абу Тахира (332 = 944). Вообще, впрочем, свирепость вторжений стала мало-помалу ослабевать. Ибн Раик, братья Баридии, а также Ихшид египетский сочли за лучшее стараться держать опасных гостей в отдалении при помощи уплачиваемой им дани; удалось также за звонкую монету восстановить, начиная с 327 (939), паломничества в Мекку к святым местам. Дела шли довольно долгое время и по смерти Абу Тахира все тем же порядком. Фатимидам предстояло много возни с непокорными берберами. Они оставили восток временно на произвол судьбы, даже не назначали ни одного нового дай. Карматы выбирали себе одного из родственников умершего предводителя, заседавшего в совете управления, заведывавшего вообще весьма успешно всеми делами этого оригинального государства. Влияние совета господствовало в те времена, не оспариваемое никем, над всем полуостровом; в 340 (951) покорен был и Оман. А вне границ Аравии все были довольны, если страшные бедуины довольствовались выплачиваемой им условленной данью. Только с 358 (969) начинает могущество карматов несколько падать вследствие событий, совершившихся в Африке. Описание их потребует особого рассмотрения.

Глава IV

ФАТИМИДЫ И ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ УПАДОК ДИНАСТИИ АББАСИДОВ

Когда 29 Раби II 297 (15 января 910) в Раккаду въезжал Убейдулла, первый халиф из семьи Фатимидов, план потомков персидского глазного врача, замыслившего истребление господства Аббасидов, был уже наполовину выполнен. Высшая власть переходила теперь в Африке от аббасидских арабов к берберам измаилитам. Занятая одновременно карматами в Аравии Лахса стала сборным пунктом, откуда тайная секта в течение каких-нибудь нескольких лет успела почти отвоевать власть багдадского правительства над Аравией, Сирией и Египтом. А непрестанно повторявшиеся нападения на Ирак открыли дорогу персидским Бундам к воротам самой столицы халифата, ибо тайная организация измаилитов продолжала действовать по-прежнему, раскинув свои сети начиная с западной Африки вглубь Персии, готовая к услугам безразлично каждого врага аббасидов, жаждущего гибели династии. Сколь преступными ни представлялись бы нам деяния этого ужасного семейства, нельзя же допустить, чтобы меймуниды или там фатимиды — как они весьма удачно присвоили себе это имя — готовы были удовольствоваться властью, брошенной им прихотью неслыханного рока, и были бы в состоянии хотя бы на одну секунду уклониться от преследования великого плана своего предка Абдуллы. О политике нового африканского халифа можно составить совершенно неверное понятие, если глядеть на него исключительно как на обыкновенного властелина прибрежного государства, простиравшегося между Баркой и Тангером. Не ради громкого титула и не для того, чтобы легче импонировать суеверным берберам, Фатимиды заставили величать себя халифами по примеру испанских Омейядов, едва ли когда-нибудь мечтавших о покорении всего востока. Титул «повелитель правоверных» заключал в себе для них скорее смысл неизбежно тяжкой необходимости. Неоткуда было им узнать[387], что меч берберов когда-то разгромил при Каннах римские легионы и чуть не привел на край гибели величайшее государство древности. Но Фатимиды достаточно убедились в остроте лезвия этого меча и поняли, что наемникам Аббасидов и их эмирам не под силу будут эти дикие полчища. На первых же порах созрел у них план создать себе из берберов войско, при помощи которого, а также карматов Бахрейна могли бы они завоевать сначала Египет, а затем и остальные провинции востока. Едва минуло четыре года по вступлении на трон, сам Убейдулла предпринимает уже попытку овладеть востоком. И каждый раз, когда у Фатимидов являлась малейшая возможность, попытка возобновлялась и завоевание отчасти совершалось. Да, отчасти. С того самого момента, как хитрые узурпаторы раскинули свою резиденцию у самых врат Аравии, дальнейшее продолжение политики вытеснения династии арабских Аббасидов при помощи карматских арабов стало невозможным. Разнузданное, безграничное свободолюбие и хищничество последних обратилось теперь против тех, кто до сих пор умел понуждать их служить своим себялюбивым целям. Результатом этой политики был, во всяком случае, полный разгром багдадского халифата, а вместе с тем и потеря арабами своего первостепенного положения в исламе. Таким образом, история дома Фатимидов вследствие анти-арабского направления его целей должна составить в нашем изложении необходимую заключительную главу всего арабского периода ислама, хотя, с другой стороны, семья эта выступает временами и в следующей исторической эпохе ислама.

Цели Фатимидов тяготели, собственно, к востоку: поэтому обращали они внимание на запад не более того, насколько этого требовала самая крайняя необходимость. Они старались прежде всего заручиться содействием самых сильных берберских племен, в особенности Китамы и Санхаджы. Во всем же остальном они поступали осторожно и остерегались углубляться далеко на запад больше, чем это требовалось необходимым обеспечением перевеса названных племен, равно и собственного владычества, — вот в главных чертах правительственная политика Фатимидов. Им никогда и в голову не приходило полнейшее порабощение всего побережья северной Африки, вплоть до Атлантического океана. Иначе трудно понять, каким образом могли они упустить множество случаев, когда возможно было смелым натиском занять округа от Тлемсана до Тангера и вырвать из рук властелинов Испании Омейядов отделенную от них самой природой Цеуту. Даже и это неизбежное закрепление господства Фатимидов над побережьем на восток от Тлемсана потребовало 65-летнего напряжения новых халифов, пока не посчастливилось им привести в исполнение давно лелеянные надежды на обладание Египтом. И наконец, весьма возможно, что благополучное решение обеих этих задач им удалось благодаря только особенным условиям, отличавшим резко эту замечательную династию от всех остальных родов исламских властителей. В качестве гроссмейстера тайного союза измаилитов у каждого Фатймида совесть — если возможно применить это слово к людям, по принципу заботящимся только о своих собственных интересах, — ничем решительно не была ограничена, лишь только дело касалось власти. Ради доброго народа своего, однако, вовсе не посвященного в сокровенные глубины высших степеней нигилистической пропаганды, вынуждены были «имамы» разыгрывать притворно роль настоящих шиитов. Само собой разумеется, что для укрепления власти постановлено было по смерти каждого из халифов предоставить одному только сыну его право престолонаследия. Таким образом, одним взмахом устранены были те пагубные распри из-за престола, которые так сильно поспособствовали гибели Омейядов и Аббасидов. Одно это распоряжение доставило дому Убейдуллы такую внутреннюю крепость, которая могла быть потрясена разве каким-либо из ряду выходящим событием или же целым поколением следующих один за другим неспособных властелинов. Но и при подобном режиме оставалась возможность восстания сына против отца, что и встречалось в истории этого дома, но ко времени упадка династии. Если ко всему этому прибавить еще высокое религиозное значение верховного главы государства, которое в глазах берберов имело особенную серьезную важность, можно себе представить, сколько преимуществ оказывалось у этого рода по сравнению с Аббасидами, не говоря уже про всех остальных эмиров. Попытки последних стать родоначальниками новых династий рушились обыкновенно при первом неспособном сыне либо внуке. И как ни странно, в сущности, но эти дерзкие узурпаторы, Фатимиды, сумели в течение целых 270 лет удержать за собой и передавать от отца к сыну свою весьма почтенных размеров власть.