Книга Правда и блаженство - Евгений Шишкин

В черном траурном платке явится к старцу Константину, выцветшая и сухая, страдалица Аврелия, с серыми водяными исплакавшимися глазами. Она возопит о вышней справедливости:

— Все у тебя, старик, правды ищут! Скажи мне, за что твой Господь двух моих детей, близнецов Игната и Дмитрия, отдал на сожжение? Безгрешные мальцы заживо сгорели в доме от удара молнии… Что ж так жесток твой Господь? Прожорлив, видать? Или нету никакого Бога?

Старец Константин шагнет ближе к Аврелии, мягкой стариковской рукой закроет ей рот, смиряя материнский гнев, обсекая страшное святотатство, приобнимет ее:

— Не оскорбляйте память Игната и Дмитрия. Они, знать, крещеные, ежели вы ко мне пришли?

Аврелия от старца отпрянет, но на этот раз не польет хулу на Господа, зальется слезами, сгорбится, будет шепотом твердить:

— Выдумали… Выдумали… Всё выдумали, нету ничего!

Старец опустит голову, слушая плач и причитание, будто виновный за все, что творится и творилось на белом свете. Наконец заговорит:

— Мир нельзя считать справедливым или несправедливым. Он таков, каков есть… Он естественный, природный… Гроза — летом, вьюга — зимой… Подойдите ко мне, Аврелия.

Аврелия перестанет плакать, подойдет к старцу, стоявшему у окна.

— Гляньте, — укажет старец на ближнее дерево. — Каждый год с этого ясеня опадает листва. Каждую весну она нарождается снова. Так и род человеческий… Приходит и уходит. И нарождается снова… Гляньте, вон листок, малый, желтенький. Еще середина лета, а он скоро опадет, солнце его опалило… Так и мальцы ваши. Не по прихоти, не по злому умыслу востребовал их Господь, а по живому естественному закону. Мы его до конца постичь не можем… Как же тут гневаться? Разве можно на солнечный свет гневаться?

Старец Константин замолчит. Аврелия всхлипнет:

— Тяжело мне, батюшка. Снятся сыновья по ночам. Хоть криком кричи.

— Вы и кричите! Хуже, если душа быстро изболится. Любовь к сыновьям — высокая любовь… Пусть пострадает сердце. Вволю пусть пострадает. Всяк человек жив, пока о нем жива память. Пусть мальцы с вами подольше побудут. Сумасшествия, Аврелия, не бойтесь. Его не будет, — скажет старец Константин. — Когда совсем тяжко станет, помолитесь Богородице, на чьих глазах был распят Сын ее… Снадобья вам дам, чтоб слезам было вольнее. — Старец Константин возьмет в свои теплые уютные руки холодные ладони Аврелии, произнесет в довершение: — Бог есть! — и улыбнется Аврелии улыбкой, которая будет светиться чем-то загадочным и потусторонним.

Аврелия уйдет от старца с сухим лицом, покорно поклонится. Будет долго стоять у ясеня, на который указал старец, разглядывать желтые, рано посохлые листья, хотя сам ясень будет в самом соку срединного лета.

Среди многочисленного людского потока, текущего к старцу Константину, выделится бельгийская баронесса Луиза Кавалье, ядовитой красы брюнетка, с блестящими буклями волос и большими густо-карими глазами. Через электронный переводчик баронесса с глазу на глаз расскажет старцу:

— Я слишком грешна… Вокруг меня вьются искусители. Я могу изменить любимому человеку. Даже могу что-нибудь украсть из магазина… На каждом шагу меня подстерегает бес… Дайте мне от них защиту!

Старец Константин тихонько рассмеется. Из шкафа он достанет небольшой серый голыш, подаренный когда-то давным-давно Черепом, протянет его баронессе. Луиза Кавалье насторожится, глядя на серый небольшой булыжник.

— Разве можно искусить камень? — спросит старец, глядя в глаза баронессы.

— Нет! — воскликнет Луиза Кавалье.

— Значит, дело не в бесах, вас окружающих, — заметит старец. — Против искушений я дам вам настойку.

Старец Константин из того же шкафа достанет бутылку зеленоватого стекла с жидкостью имбирно-красного цвета.

— Она не принесет мне вред? — спросит Луиза.

— Нет, — ответит старец. Он нальет из бутылочки в ложку настойки и выпьет, демонстрируя титулованной особе безопасность напитка. Морщась, перемогая горечь настойки, старец скажет: — Искушаться приятно. А настойка горькая… Вот и нет во мне соблазнов. Не будет и у вас.

— Камень теперь мой? — трепетно скажет баронесса, лаская в руке голыш.

— Да! — строго ответит старец, давая понять, что голыш ему очень дорог. — Ступайте! С Богом! — И тут старец Константин, казалось бы, ни с того ни с сего улыбнется баронессе обворожительной светлой улыбкой, и ее лицо ответно покроет свет этой улыбки.

Через год из Бельгии старцу придет бандероль, в которой баронесса Луиза Кавалье пришлет свои фотографии с новорожденным младенцем. На одной из фотографий будет изображен голыш, в золотом оплетении, инкрустированный драгоценными камнями, с припиской баронессы «Это мой талисман и хранитель».

К старцу Константину явится сутулый, с темным лицом зек Гавриил, только что отсидевший долгий жестокий срок. В темной бедной одежде, в разбитых чеботах, с вещмешком на плече.

— Старец, я сидел по навету. Ни в чем не виновен… — скажет Гавриил и перекрестится. — Как мне жить среди людей, которые меня предали? Как мне жить после того зла, которое я пережил в тюрьме? Человек — хуже зверя. У человека есть ум, который придумывает пытки и издевательства. Зачем Бог создал человека? Глумиться над ним? Мучить?

Старец Константин будет задумчив, молчалив и сер. Долго Гавриил не услышит от старца ни звука, хотя расскажет ему про карцер, про пытки, про беспросветный тупик.

— Я был бесправен, унижен. Растоптан! Мне не к кому было обратиться! Где был Господь? — неистовствовал Гавриил.

Старец Константин будет от рассказа только мрачнее, но не откроет уст, словно будет ждать от Гавриила еще каких-то свидетельств человеческого зла и коварства. Когда Гавриил выговорится и умолкнет, старец Константин скажет ему:

— Вы пришли ко мне напрасно. Я ничем не смогу помочь вам. Вы сами все понимаете лучше меня…

— Что я понимаю? — встрепенется Гавриил.

— Человека победить нельзя, — ответит ему старец. — Его можно оскорбить, унизить, его можно в конце концов убить. Но победить человека нельзя! Господь не воюет с человеком… — негромко скажет старец Константин.

— Почему? — настороженно спросит несчастный зек.

— Бог праведен. Он не требует от человека страха и подчинения. Он даже не требует любви к себе. Вы друг друга полюбите, тогда и Ему будет воздаяние… Вы сами всё знаете, — скажет старец, положит руку на костлявое плечо Гавриила и улыбнется с радушием и чистотой.

Гавриил напросится жить поблизости от старца, помогать и подчиняться ему во всем. Старец Константин ему не откажет.

Их будут сотни и тысячи — страждущих людей, ищущих у старца Константина душевного равновесия, вразумления, целительства от недуга и просто доброго слова. Все почтут, что старец впитал за свою долгую жизнь опыт многих поколений, и теперь ему ведомы все страхи и скорби, сомнения и тревоги, коими мучится живая душа. А стало быть, и снадобье от недуга ему ведомо лучше всех.