Книга Том 1. Записки юного врача. Белая гвардия. Рассказы. Записки на манжетах - Михаил Афанасьевич Булгаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потеряв в 1925–1926 годах возможность допечатать роман, Булгаков постепенно отказался и от мысли о продолжении трилогии. Одним из результатов перестройки творческих намерений и стала переработка последней главы — уже, по-видимому, тогда, когда выяснилась перспектива полного издания романа в Париже.
Переработка конца романа шла по нескольким линиям, основными из которых представляются две. Одна была обусловлена отказом от замысла трилогии. Прореживались фабульные линии, густо намеченные в финале 1925 года; одни из них обрубались (Николка — Ирина Най), другие — изменялись и закруглялись. В финале 1925 года напряженность личных взаимоотношений персонажей нарастала, в новой редакции все уравновешивалось, успокаивалось. Мы не думаем, что тот финал «Белой гвардии», который мы знали до сего времени, был весь заново сочинен Булгаковым во второй половине 1920-х годов, — многие части были уже написаны, даже публиковались как фрагменты из романа «Белая гвардия» (напр., в журнале «Шквал». 1924. № 5), но не вмещались в объем предполагавшейся в «России» публикации последней трети романа и были оставлены за пределами последней главы для отдельного издания романа или возможного его продолжения.
Другая линия переделок была обусловлена тем, что работа над финалом романа шла после того, как была написана, несколько раз переделана и, наконец, поставлена на сцене в редакции, появившейся под большим нажимом режиссуры, пьеса «Дни Турбиных», а будучи поставленной, вызвала грубую критику в печати.
Эти переделки сосредоточились главным образом на фигуре главного героя — Алексея Турбина и отчасти — на изменении «женской» темы в романе.
После мученической смерти Алексея Турбина в пьесе герой романа был изменен. В редакции, увидевшей свет в 1929 году, перед нами уже не мечущийся, рефлексирующий, не раз проявляющий слабость доктор, еще не утративший связи с доктором Бакалейниковым (см. «В ночь на 3-е число»). Теперь это герой, на которого лег трагический отсвет гибели Турбина в пьесе. Облагообразились, возвысились и приобрели некую бесплотность его отношения с Юлией; исчез важный момент — ее страх перед разоблачениями гораздо более серьезными, чем уличение в любовной связи. Возвышены, осветлены в последнем тексте и отношения Елены с Шервинским — ранняя редакция показывает, однако, что именно по ее готовой канве разрабатывались эти отношения в пьесе. Отношения Мышлаевского с Анютой также приобрели идиллически-платонический характер. Героев пьесы, уже ославленных, ошельмованных критикой и горячо принятых лишенной голоса частью зала[193], автор теперь не снижал, а возвышал и укрупнял в новом финале романа.
Возможно, что затруднения в работе над окончанием романа, которые очевидным образом испытывал Булгаков в 1925 году, были связаны с тем, что этот год оказался рубежным в эволюции писателя. Ту тему неискупимой вины российского интеллигента, которая была определяющей для работы первых московских лет, к этому времени сменила тема иная, наиболее отчетливо выраженная в повести «Собачье сердце» и «Записках юного врача», — тема непреложности высокой роли интеллигента в нормально развивающемся обществе и гибельных последствий разрушения этой роли. Эти сочинения были для Булгакова способом борьбы со сложившимся и во многом уже себя проявившим новым общественным порядком.
Напечатанный в конце 1926 года рассказ «Я убил», подводивший черту под материалом гражданской войны, вводил совершенно новую ноту — с запоздалым сожалением автор, в сущности, заявлял о том, что на вооруженное насилие интеллигент должен был отвечать не рефлексией, а более энергичной и решительной борьбой.
Два года спустя, в то самое время, когда готовился к печати новый финал «Белой гвардии», Булгаковым владели уже размышления о необратимости происшедшего и о роли сильной власти как единственного спасительного средства. Зарождалась мрачная утопия «Мастера и Маргариты» — о добрых и веселых дьяволах.
Примечания
1
В 1957 г. А. А. Сурков, руководивший тогда Союзом писателей, предостерегал от увлечения Булгаковым: «...кое-кто стремился зачислить в классики советской драматургии Михаила Булгакова при полном забвении многого чуждого нашему времени, что несло в себе творчество этого литератора» (Правда. 1957. 1 декабря). А еще спустя десять лет, когда читатели познакомились с прозой Булгакова, профессор А. И. Метченко разъяснял, что его произведения «уступают по глубине и верности изображения советской действительности произведениям, написанным с позиций социалистического реализма» (Москва. 1967. № 6. С. 202).
2
Сталин И. В. Сочинения. Т. 11. М., 1949. С. 328–329.
3
См.: Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. 2-е изд. М., 1988. С. 38.
4
См. сб.: Воспоминания о Михаиле Булгакове. М., 1988. С. 68–72.
5
Гиреев Девлет. Михаил Булгаков на берегах Терека. Орджоникидзе, 1980. С. 6.
6
См.: Проблемы театрального наследия М. А. Булгакова. Л., 1987. С. 143.
7
См.: Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. С. 116.
8
В трудную минуту Булгаков написал письмо В. И. Ленину и пошел с ним на прием в Наркомпрос, сотрудником которого недавно числился, к Н. К. Крупской. Крупская помогла ему, о чем Булгаков, уже после смерти Ленина, со свойственной ему благодарной памятью рассказал в очерке «Воспоминание...».
9
Письмо Булгакова В. А. Булгаковой от 26 апреля 1921 г. — Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 35. 1976. № 5. С. 458.
10
На связь отношения Булгакова к своим ранним пьесам с формулой «рукописи не горят» впервые указал А. Смелянский в кн. «Михаил Булгаков в Художественном театре» (М., 1986. С. 32).
11
См. об этом: Чудакова М. Комментарий к публикации главы из романа «Белая гвардия». — Новый мир. 1987. № 2. С. 140.
12
Вопросы литературы. 1984. № 11. С. 204.
13
Вот лишь один из ее малоизвестных эпизодов. 24 сентября 1926 г. Агитколлегия МК ВКП (б), заседавшая в составе 45 человек под председательством т. Мандельштама, по представлению Главреперткома сочла необходимым запретить
