Книга Моногамист - Виктория Мальцева

Я молчу.

— Что молчишь? — спрашивает уже совершенно серьёзная. — Мы ведь договорились ничего не скрывать друг от друга, обо всём говорить. Что же ты делаешь опять, Алекс?

— Лерочка, не злись, это другое. Это ж просто глаза.

— Это не просто, блин, глаза! Это глаза, которыми ты видишь этот мир, видишь меня, в конце концов! — уже практически орёт на меня.

А я молчу. Я никогда не повышаю на неё голос. И не огрызаюсь. Я не смею. У нас давно уже так распределились возможности: ей можно всё, а мне ничего. Я несу молчаливую повинность. Мы оба знаем за что. Я раб у её ног, а рабы право голоса не имеют.

— Так, — заявляет командным тоном. — Сейчас я позвоню Тони.

— Не надо Тони, он онколог, а не офтальмолог.

— О, мы даже знаем, как нужный врач называется! — продолжает язвить, потому что явно злится.

— Лер, я не скрывал, я просто привык. У меня давно село зрение, давным-давно. Совсем давно, понимаешь?

Она поднимает глаза, и я вижу, что понимает. Конечно, понимает. Под моим «давно» закодировано то время, когда я был мужем Габриэль, и с Лерой встречался не больше нескольких раз в году. Тогда мне действительно было не до моих глаз, я привык к тому, что картинка на определённом расстоянии размыта, но близко видел достаточно чётко, и меня всё устраивало. До последнего времени. Теперь я не вижу дальше пяти метров. И действительно боюсь очков как огня.

— Почему к врачу не идёшь? Ты знаешь, что если не носить очки, зрение стремительно ухудшается?

— Знаю. Это, кажется, уже происходит, — признаюсь виновато.

— Тогда почему? Ты что, совсем дурак?

— Я не хочу ходить в очках. Как старик.

— Боже мой, какая глупость! Ты про линзы что-нибудь слышал, милый мой? — с этими словами она садится рядом со мной, берёт в свои ладони моё лицо и трётся носом о мой. — Меня то хоть так видишь?

— Вижу, — улыбаюсь ей.

— Хорошо видишь?

— Нормально пока.

— И ждёшь, пока ослепнешь совсем?

— Ну не сгущай краски, Лер, у меня просто плохое зрение, и это связано с возрастом.

— Уверен?

— Абсолютно.

Но я понимаю, на что она намекает, и поэтому добавляю:

— Оно начало портиться так давно, что я бы уже двадцать раз умер, если бы это было то, на что ты намекаешь.

— Некоторые опухоли растут годами в теле человека. Мы едем к Тони прямо сейчас. Никаких отговорок. Я жду тебя внизу и я, блин, за рулём!

Вздыхаю и подчиняюсь. Водить машину в последнее время действительно было очень сложно, поэтому у меня уже есть дежурные очки. Просто заехал в оптику, мне там что-то померили и на следующий же день их выдали.

Несмотря на то, что Тони уверяет мою жену в возрастном происхождении проблемы с моими глазами, она упёрто заставляет его сделать мне томографию, и только убедившись лично, что в моей голове опухолей нет, заявляет ему:

— Вам, уважаемый доктор, мужикам, доверять нельзя. Вы только говорите, что всё держите под контролем, на самом же деле, вы постоянно косячите!

— Страшная женщина, — тихо говорит Тони, повернувшись ко мне. Затем, заметив, что Лера злобно уставилась на него, громко добавляет, — но тебе именно такая и нужна!

Затем мы идём к офтальмологу замерять степень падения моего зрения. Идём вместе с Тони, потому что Лера приказывает ему всё проконтролировать лично.

На его вопрос:

— Что я, онколог, могу там проконтролировать?

Она отвечает:

— Что-нибудь да проконтролируешь! Не нервируй меня!

Мы все, и Тони в том числе, знаем, что Лера страшно злится, когда кто-нибудь болен. Поэтому мы теперь оба тупо подчиняемся.

Сидим с Лерой вдвоём в коридоре и ждём результатов. Внезапно она выгибает спину и стонет. Это почки, я знаю, её опять прихватили почки. Тут же лихорадочно пытаюсь вспомнить, что мы ели и пили накануне, потому что у моей жены диета, которую она периодически нарушает.

— Вот, — заявляет, — видишь, до чего ты меня довёл! У меня на нервной почве почки разболелись!

— Неправда, — говорю, — до почек так быстро твой сегодняшний мини-стресс дойти не мог.

— Ничего себе мини-стресс! Думаешь легко смотреть, как мужа засовывают в томограф?

Я знаю, что нелегко. Особенно ей, очень хорошо помнящей то, как меня туда засовывали каждые две недели годы назад и искали новые метастазы, фиксировали эффективность лечения, и я видел, сквозь толстенное стекло бокса, как шевелились её губы — каждый раз она молилась. Просила Бога, чтобы обследование не нашло новых очагов.

И я тоже всё это помню. Помню её глаза, постоянно на мокром месте, и то, как старательно она пыталась это скрыть.

Внезапно Лера говорит уже очень мягко, даже с нежностью:

— Мы разваливаемся, Алекс. Стареем.

— Вместе стареем, — обнимаю её и притягиваю к себе рукой, осмеливаясь на телесный контакт, лишь когда она такая мягкая, как сейчас.

— У тебя на груди половина волос уже седая, — замечает с тоской.

— Я знаю. Они давно начали седеть, — улыбаюсь и целую её в висок, потом в ухо.

— Зато на голове у тебя седых нет, а у меня уже начали появляться.

— Ну вот, — говорю, — нормальные люди начинают седеть с головы, а я с груди и бороды!

Наивный, я ещё не знал, что уже очень скоро поседеет и моя голова. И не от старости.

— Что, на бороде тоже уже седые есть?

— Ага. И тоже давно.

— Я не заметила…

— Может, ты тоже подслеповата? — шучу.

— Слушай, а может правда?

— Да неправда, просто я бреюсь каждый день.

— А в молодости пропускал иногда…

— Да, было такое. Мне казалось, обросший я строже выгляжу, а строгость мне тогда была нужна, ох как нужна!

— А ещё у тебя много тонких морщинок у края глаз. И у меня, блин, тоже!

— Да?

— Да. И ещё у меня отваливаются ресницы! Осталось уже три волосины в четыре ряда, — деланно хнычет. — И скоро я буду ходить с наклеенными, как кукла Барби!

— Ну что ты, — целую её маленькими поцелуями в щёку, нос, губы, — тебе совсем не нужно по этому поводу расстраиваться, даже если они совсем выпадут. И зубы тоже. Знаешь, почему?

— Почему это? — отстраняется от меня на расстояние полувытянутой руки и смотрит нахмурившись.

— Да потому что я всё равно ни хрена не вижу!

И тут мы оба начинаем давиться от смеха, такого, какой бывает у людей, переживших эмоциональное напряжение, смеёмся до слёз, Лера так вообще хохочет неприлично громко для больницы, и в это самое мгновение Тони выходит к нам озадаченный и озабоченный: