Книга Книга о Боге - Кодзиро Сэридзава

— Что ж, наверное, я должен последовать совету старейшины сада… — улыбнулся я и глубоко вздохнул.

Вернувшись в дом, я сказал дочери, читавшей в гостиной, что хотел бы вернуться в город первого сентября. Она была против.

По ее мнению, чем дольше мы здесь пробудем, тем лучше: погода стоит прекрасная и, судя по всему, не испортится числа до десятого сентября, мы, конечно, уедем раньше, потому что младшая дочь, которая присматривает за домом, десятого как раз вылетает в Судан, но выезжать первого неразумно — многие возвращаются в город после летних каникул, дороги будут забиты, лучше подождать хотя бы до третьего…

— Раз я за первое, а ты за третье, давай примем компромиссное решение и уедем второго.

— Второе — день Успения Будды, в этот день лучше не садиться за руль…

— Неужели ты придаешь значение таким предрассудкам?

В результате мы сошлись на том, что возвращаемся в Токио второго, хотя дочь явно была недовольна. И вот через два дня, утром тридцать первого числа, только я закрыл глаза, собираясь уснуть после обычных своих дебатов с Небесным сёгуном, как вдруг раздался громкий голос…

— О, Кодзиро, ты успешно одолел первую ступень курсов духовного совершенствования для обитателей Истинного мира. Ты был хорошим учеником. Теперь тебе не страшна никакая пыль. Прекрасно! Бог-Родитель доволен тобой.

Я невольно приподнялся на постели, но в комнате никого не было. Тогда я лег на спину, но уснуть уже не смог.

И тут я понял: вообще-то, чтобы воплотить задуманное в действительность, я должен был переродиться. Меня же еще в этом мире начали обучать тому, чему обучают обычно обитателей Истинного мира, и я сумел подняться на первую ступень. И все это благодаря материнской любви госпожи Родительницы, которая охраняла и поддерживала меня….

Чем дольше я размышлял над этим, тем большая меня охватывала радость. Теперь я заживу самой обычной жизнью. Закончу работу над этой, третьей, книгой и буду писать все, что захочу. Госпожа Родительница говорила, что этим я выполню свой долг перед людьми, которым стольким обязан и которых до сих пор не удосужился отблагодарить, и помогу Богу-Родителю спасти мир. И для меня нет большей радости, ведь моим жизненным кредо всегда было «Писать — значит жить». Мне хотелось вознести хвалу небесам. Я не только не испытывал сонливости, напротив, был готов немедленно вскочить с постели, и не сделал этого только потому, что боялся разбудить дочь.

И тут перед моим мысленным взором невольно возникли милые лица тех, кто начиная с детских лет заботился обо мне, кто поддерживал меня и материально и духовно. Хотя я и пренебрег долгом благодарности, мой овладело настойчивое желание увидеться с этими людьми.

Весь день я был в прекрасном расположении духа. На следующий день — это было первое сентября — я крепко проспал до половины пятого и был разбужен госпожой Родительницей.

— Кодзиро, твоя дочь, что сейчас присматривает за токийским домом, улетает в Судан десятого. Вам лучше побыстрее вернуться в Токио…

— Мы собираемся ехать завтра. Хотя дочь склоняется к третьему, она опасается выезжать в день Успения Будды.

— День Успения тут ни при чем. Просто она хочет, чтобы ты лишний день отдохнул, раз погода такая хорошая… Она у тебя заботливая. Но, может, завтра погода испортится…

Больше она ничего не сказала. В то утро я встал рано, чувствуя себя очень бодрым. И за завтраком сказал дочери:

— Давай все-таки уедем завтра. Можно ведь не обращать внимания на Успение Будды, это предрассудки.

— У меня все готово для завтрашнего отъезда, но погода такая хорошая, хочется еще хоть на денек задержаться…

— Бог может послать нам плохую погоду…

— Сегодня утром сказали, что завтра тоже будет ясно. Такая погода простоит еще несколько дней.

— Ну, если погода будет хорошая, задержимся еще на денек.

Однако на следующий день с утра небо было затянуто тучами. Сообщили, что во второй половине дня возможны грозы и что в ближайшие дни погода не улучшится. Разумеется, я возрадовался, и часам к десяти, покончив с последними приготовлениями, мы выехали в Токио. Дочь почему-то всю дорогу дулась…

Глава десятая

Наш токийский дом, куда мы наконец водворились после месячного отсутствия, изменился и внутри и снаружи. Пока нас не было, младшая дочь переоборудовала ванную комнату и впервые после того, как дом был построен, перекрасила фасад — за тридцать лет он изрядно обветшал, все внутренние помещения, начиная с гостиной, тоже были переделаны и приведены в порядок.

Это было, конечно, прекрасно, но, увидев, что в моем кабинете тоже наведен порядок — и на большом письменном столе, и в книжном шкафу, и в комоде, — я едва не лишился дара речи. Обычно в моем кабинете убирались раз в неделю, но я не разрешал никому притрагиваться к вещам, лежавшим на письменном столе и на других поверхностях. Возможно, кому-то может показаться, что в кабинете царит беспорядок, но для меня это единственно приемлемое и удобное расположение вещей.

На следующий день после нашего возвращения в Токио я стал искать книгу «Современная Япония. Сводные хронологические таблицы» — мне надо было уточнить одну дату для рукописи, над которой я работал на даче, но на обычном месте книги не оказалось. После долгих поисков я обнаружил ее в книжном шкафу, она стояла рядом с литературой по статистике. Должно быть, дочери показалось, что для этого роскошного издания самое лучшее место в шкафу, где стоят все ценные книги. На книжном шкафу раньше всегда лежали тетради с вырезками из моих старых произведений, дневники, подборки вырезанных из разных изданий критических заметок, альбомы с фотографиями и прочее. Теперь вместо них стояло около десятка бумажных пакетов, на каждом из которых было написано, что в нем находится.

Более того, когда я открыл стоящий в моем кабинете комод, намереваясь положить прибывший вчера галстук в специальное отделение для галстуков, я просто оторопел. Все мои старые галстуки, которыми я пользовался в последние двадцать или тридцать лет, были тщательно выглажены и аккуратно разложены!

И ведь я не мог даже высказать недовольство по поводу таких преобразований. Мой зять уже месяц как был в Судане, но я до сих пор не получил от него ни одного письма, дочь тоже ничего о нем не рассказывала. В какой-то момент, решив, что отсутствие вестей — это добрая весть, я перестал беспокоиться. Но когда на следующее утро после нашего возвращения в Токио мы сели завтракать, я спросил дочь:

— Как там Б. в Судане? Здоров?

— Судя по всему, у него страшно много работы… Кстати, он пишет, что к ним из Японии приехал повар, очень серьезный и приятный человек, это сразу решило массу проблем, теперь я могу не беспокоиться хотя бы о том, как он питается.

— А о жаре и вообще о климате он ничего не пишет?

— Ну, его еще до отъезда предупреждали, что там отвратительный климат, наверное, он не хочет лишний раз об этом напоминать.