Книга Детская книга - Антония Байетт

Он постучал в дверь. Она открыла. И захлебнулась удивлением.

— Все в порядке, — сказал он. — Я сказал, что я друг семьи, нечто вроде дядюшки, и кое-что потерял, очень нужную вещь — и вот я нашел тебя. Впусти меня и закрой дверь.

Она впустила его и закрыла дверь.

Он сказал:

— Это за тобой я вернулся, тебя потерял и нашел. Я уверен, ты чувствуешь то же самое.

Она не двигалась, только издала какой-то звук — не то всплакнула, не то ахнула.

Он обнял ее и поцеловал — нежно, легко. Тронул грудь под блузкой — сначала нежно, потом смелее. Стал гладить бедро, и она невольно откликнулась, прижимаясь к нему. Вместо его тела она чувствовала только плащ с пуговицами. Он отстранился, расстегнул пуговицы, сбросил плащ. Сказал:

— Вот теперь ты почувствуешь, чего я хочу.

Флоренция молчала. Если бы она заговорила, то лишь для того, чтобы запротестовать, а протестовать она не собиралась.

— Пуговицы, — сказал Герберт Метли, — это скучно и вместе завлекательно.

Он расстегнул несколько пуговиц на блузке Флоренции. Вжался лицом в корсет под блузкой. Усы кололись. У Флоренции зачесалась кожа. Он не снял с Флоренции юбку, но шарил руками по телу сквозь нее. Тело Флоренции вышло из-под власти разума. Оно подалось навстречу Метли и прильнуло к нему.

И тут он сказал:

— Мне нужно идти. Помни: это — хорошо, это — правильно, это — твое право. И пока меня не будет, красавица моя, не изменяй этому убеждению. Я тебе напишу. Я придумаю, где нам можно встретиться, и тогда…

Он ушел, а она стояла, расстегнутая, неудовлетворенная, каждый нерв был раскален, наэлектризован, а она даже не умела вообразить то, чего ее заставили яростно жаждать. Она застегнулась и подумала: «Это опасно, я дальше не пойду, не буду отвечать на его письмо». Но токи неизведанного желания пробегали по телу — вопреки разуму.

И когда пришло письмо — остроумное, искушающее, настойчивое, — Флоренция ответила. Был солнечный день, середина мая. Флоренции хотелось иметь собственную жизнь. Поэтому она отправилась обедать с Гербертом Метли втайне, без сопровождения, в ресторан «Chez Tante Sophie» с очень сильно занавешенной витриной, где-то в переулках Сохо. На Флоренции было хорошенькое зеленое платье и легкомысленная шляпка с длинными лентами. В ресторане они ели снетков, бресскую пулярку и блинчики «сюзетт» и выпили немало белого бургундского. Они говорили о литературе и женском вопросе, об агитации за предоставление женщинам права голоса. Метли сказал, что роман о подлинно свободной женщине, которая не является товаром и сама решает, как ей жить, еще будет написан. Флоренции это было отчасти неприятно — такой бунт казался старомодным по сравнению с идеями некоторых ньюнэмских женщин, трезво смотревших на реальные трудности. Но Флоренция решила пуститься во все тяжкие, поэтому улыбалась не переставая и даже — нехарактерно для нее — по-девичьи взвизгнула от восторга, когда официант поджег облитые коньяком блинчики и они вспыхнули синим пламенем.

Оказалось, что кофе и коньяк они собираются пить в заказанном Метли небольшом отдельном кабинете. «Это будет приключение», — таинственно сказал он, следуя за Флоренцией вверх по узкой винтовой лестнице.

В отдельном кабинете оказался диван, низкие кофейные столики, шелковое покрывало в восточном стиле, расшитое узором из перьев, и свечи в красивых фарфоровых подсвечниках. Окон во внешний мир в кабинете не было. Пахло духами. Будь у Флоренции выбор, она бы не захотела проводить время в такой комнате, но ей нужно было многое узнать и сделать. Она вытащила булавку, сняла шляпку и отложила ее в сторону; она приняла из рук Метли большой бокал коньяку; она трепетала. Метли принялся гладить ее, как гладят нервную кобылу. Он сам выпил большой бокал коньяку. Он шутил насчет приключений с пуговицами, совлекая с себя, а потом с Флоренции различные одежды. Флоренция хотела знать, но еще не знала, что это значит. Герберт Метли, загорелый, костлявый, нервозный, все трогал и трогал ее, и говорил ей на ухо — не о любви, но о желании, о потребности, о праве. Он умел делать такое, чего Флоренция раньше и вообразить не могла, — приводил в возбужденный трепет места, которые до того были безмолвны или, самое большее, испытывали смутное неудобство. Она выпила еще коньяку и подумала: «Он играет на мне, как на музыкальном инструменте». Эта мысль ее укрепила. Музыкант, или фокусник, снял с себя и с нее еще несколько деталей одежды. Флоренция шепнула, что кто-нибудь может войти, но Метли уверенно сказал, что они в безопасности, он обо всем позаботился, все устроил как надо. Флоренция выпила еще коньяку. Узел волос распустился. Она была в корсаже и нижней юбке, и ее тело трепетало от мириадов отпечатков его пальцев.

— Вот это место, — сказал Метли.

Он все гладил и гладил, не снимая с нее панталон. Флоренция уже чувствовала под панталонами словно бы незаткнутый фонтан или неотвратимо поднимающийся гейзер. Увидев это, Метли снял с нее панталоны и сказал:

— Я должен войти. Впусти меня.

Флоренция лежала, откинув голову на подушки, а комната шла кругом, как мельничное колесо. Метли гораздо лучше владел ее телом, чем она сама. Она почувствовала, как он вталкивает собственное тело в ее потайное место, а потом вламывается — со страшной силой, как отбойный молоток в пласт угля. Он разорвал ее, и она содрогнулась в конвульсиях, и закричала, а он испустил низкий стон, словно сдулся, и все вокруг было мокро от смешавшихся крови и семени.

— Черт, — сказал Герберт Метли. — У тебя там все туго. Ты была девушкой.

— А вы что думали? — едва выговорила она.

— Я не думал, — ответил он, утратив самоуверенность. — Погляди, что мы натворили. Надо будет предложить им денег за эту штуку… за покрывало. Ну, я думаю, у них такие вещи время от времени случаются. Интересно, сколько они потребуют?

— У меня в сумочке есть деньги, — сдавленно сказала Флоренция.

Ей показалось, что ее сейчас стошнит, из-за коньяка, а ей отчаянно не хотелось, чтобы ее тошнило, — она хотела сохранить контроль хотя бы над одним из концов своего тела. Она хотела домой. Она сглотнула. Попробовала встать и снова упала на диван. Метли отодвинул занавеску, за которой обнаружился таз для умывания и кувшин с водой. Метли принялся вытирать покрывало мокрым носовым платком, но это ничего не дало. Флоренция кое-как встала, дотащилась до умывальника и обтерла свою покрасневшую плоть. Они с Метли неловко оделись, отвернувшись друг от друга, — Флоренция надела все, кроме безвозвратно погубленных панталон. Их она скатала и засунула в умывальный кувшин. Застегнула платье и пришпилила на место шляпу.

Она стояла в дверях ресторана, чтобы не видеть, как Метли торгуется из-за испорченного покрывала. Она думала, что умрет от стыда, стоя вот так у всех на виду. Метли явно не знал, как теперь держаться с владельцами ресторана, куда он так уверенно ее привел. Он выглядел глупо, и она решила, что никогда ему этого не простит. Она заметила, что его, похоже, заставили заплатить слишком много, и ему от этого не по себе.