Книга Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси - Юрий Максимилианович Овсянников

выдержав две недели, отправляет его дальше по инстанции — в Министерство внутренних дел. Министр, генерал-адъютант граф А. Закревский, представляет свое заключение: «…архитектора Росси из числа членов Комитета… исключить. Честь имею представить о том Комитету гг. министров на благоусмотрение».

25 июня 1831 года Комитет министров рассматривает дело архитектора Росси и принимает следующее решение:

«1. Видя из рапорта архитектора Росси, что со времени определения его членом Комитета… до 1822 года он присутствовал в заседаниях оного, чему доказательством служат того времени журналы… 2. что с 1822 года по случаю возложения на него… производства разных строений он был, с высочайшего соизволения, уволен от присутствия в сем Комитете, 3. что по сие время возлагается на него производство разных других строений, долженствующих отвлекать его от занятий по Комитету… согласно собственному желанию архитектора Росси уволить его из числа членов Комитета…

Обращаясь к оправданиям архитектора Росси в ослушании против предписаний начальства… Комитет министров не находит их заслуживающими уважения… Нарушен порядок службы и подчиненности. Посему Комитет министров остается при мнении… о сделании архитектору Росси строгого за сие выговора с подтверждением не отваживаться впредь на подобные поступки.

Управляющий делами Комитета Министров

Барон М. Корф».

Карл Росси освобожден от занятий в Комитете. Он сам хотел этого: слишком бессмысленны многочасовые заседания.

Зодчему Росси объявлен выговор «за нарушение порядка службы и подчиненности». Но разве это может огорчить разумного человека?

Иди, куда влечет тебя свободный ум,

Усовершенствуя плоды любимых дум,

Не требуя наград за подвиг благородный.

Карл Иванович еще не знает, что над ним уже собирается новая сильная гроза. Отдохнувший, посвежевший после лечения за границей, он успешно трудится над завершением ансамбля театральных площадей и улиц.

Поведение и характер Росси должны вызывать раздражение многих сановников. Кое-кому мешает его неподкупность. Другим не нравится постоянная откровенность зодчего. А убежденность Росси в собственном мастерстве и безупречном вкусе неприятна всем. Ведь государь и его ближайшее окружение твердо верят в свой вкус, в свое понимание искусства. Давно пора осадить этого Росси, указать истинное его положение: способный исполнитель высочайшей воли.

Интригу начинают плести осторожно, исподволь, чтобы никто не заметил, не догадался. Еще в декабре 1830 года Карлу Ивановичу подсовывают сметы механика Гриффа, который готовит машинерию сцены будущего театра. Честного и неподкупного Росси просят высказать мнение о стоимости предполагаемых работ. Ничего не подозревая, зодчий внимательно просматривает счета и дает заключение: цены слишком высоки, «по торгам оные понизятся примерно до 4-й части, а следовательно обойдутся гораздо дешевле». Этого заключения для авторов интриги вполне достаточно. Как говорится, коготок увяз — всей птичке пропасть.

Неожиданно Грифф умирает, и на время, пока не приглашен новый мастер, вся ответственность за механизмы сцены возложена на Карла Росси. Тем временем обсуждают, кого и откуда пригласить. Карл Иванович выступает против иностранцев. Он предлагает послать на учебу в Германию «охтенского поселянина Ивана Тарасова, человека искусного и сметливого в технике, того самого, который делал модель дворца Е. И. В. Великого Князя Михаила Павловича и был посылаем в Англию с оною моделью». Тогда «к чести русской нации и в укор многим иностранцам» будет у России свой мастер театральной машинерии.

Предложение зодчего оставлено без внимания. По мнению государя императора, надежней пригласить механика из-за границы. И приглашают некоего И. Роллера из Берлина. Карлу Ивановичу велено тотчас испытать приехавшего: «Если он не проявит способностей, то уволить его скорее, дабы не платить денег».

Росси болен. Только на этой неделе ему дважды отворяли кровь. Обессиленный, он не встает с постели. Но государь ждет от зодчего немедленных выводов. И Росси отправляет письмо вице-президенту Кабинета, заранее зная, что станет оно известно императору:

«Мне кажется, что надобно дать каждому сочинителю время, чтобы он мог сие хорошенько обдумать, потому что это дело не блины печь. Впрочем, я не старшина и не староста машинистов и представляю высшему начальству сие дело как угодно решить.

Но беру на себя смелость, по всегдашнему правилу моей откровенности, сказать Вашему Превосходительству и прошу сие довести до Его Сиятельства господина министра Императорского двора, что из всего этого дела машинистов я вижу, что здешние известные в разных родах штукмейстеры сильно интригуют и что сильно их поддерживают.

12 декабря 1831 года

Архитектор Росси».

Наконец-то прозрел, наконец-то осознал, какой сетью грязной интриги его опутали. Можно представить ярость зодчего. Вместо узаконенного канцелярского языка с почтительными формами обращения: «припадая к стопам Его Величества…», «с нижайшим почтением Ваш покорный слуга…» — он употребляет придуманную для сановных бездельников кличку «штукмейстеры».

Конечно, письмо стало известно государю. На сохранившемся подлиннике видно, что все резкие высказывания подчеркнуты карандашом. А выражения «не блины печь» и «я… не староста машинистов» — даже дважды.

Через пять дней, 17 декабря, Карлу Ивановичу вручают грозный ответ:

«Главному архитектору, господину коллежскому советнику кавалеру Росси.

Господин министр Императорского двора от 16 сего декабря за № 4277 предписал мне, что представленный Его Сиятельству при записке моей рапорт Вашего Высокоблагородия от 12 сего года на вопрос, сделанный Вам по приказанию Его Сиятельства о немедленном испытании машиниста Роллера, он господин министр имел щастие докладывать Государю Императору и получил высочайшее повеление: во-первых, объявить Вам, что Его Величество с крайним удивлением читал рапорт Ваш, заключающий в себе грубые и неприличные выражения, и что за сие Вы подлежали бы аресту, но избавляетесь от оного во уважение болезненного Вашего состояния, которому единственно благоугодно Его Величеству приписывать ни с чем несообразный Ваш поступок, и, во-вторых, сделать Вам за сие строгий выговор с подтверждением, чтобы впредь Вы не осмеливались употреблять неприличных выражений в рапортах Ваших к начальству.

Вице-президент генерал-лейтенант Селявин».

Это уже второй выговор за один год. Можно задуматься, можно испугаться, но Карлу Росси подобная мысль даже не приходит в голову. Еще не имея сил подняться с постели, он 23 декабря посылает свой ответ: «…я, как не механик, не смею принять на себя права испытывать машинистов, ибо само собою разумеется, что в сем случае нужно, чтобы испытующий имел превосходство в познаниях того рода перед испытуемым; а на сем основании не принимал и не могу принять ответственность собственно за устройство механизма…»

Несмотря на отказ Росси, контракт с Роллером все же заключен. Министр двора приглашает зодчего на заседание комиссии для рассмотрения чертежей механика. Принять участие в работе комиссии — значит признать свою неправоту и виновность. И 7 января 1832 года Росси отвечает на приглашение:

«Хотя здоровье мое несколько поправилось, но я все еще очень слаб и к сожалению никак не могу явиться в назначенное завтра заседание; а на всякий случай, если Комиссии потребуются какие-либо объяснения, в отношении к самому