Книга Народ Мухаммеда. Антология духовных сокровищ исламской цивилизации - Эрик Шредер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Человек не понимал, сон это или явь, он не мог поверить в это великолепие и думал, что это плод всех его мечтаний.
Они выехали на покрытую зеленью, застроенную дворцами в окруженную садами равнину. Птицы громко пели здесь, прославляя Всевышнего. Неожиданно появилось другое войско. Быстро, подобно горному потоку, оно заняло равнину и остановилось. Из середины войска выехал царь с воеводами, приблизившись к юноше, он остановил коня и спешился.
Юноша, в ответ на столь любезный жест, спешился тоже, и они приветствовали друг друга, после чего царь снова сел в седло.
– Пойдем с нами, гость, – сказал он юноше, и они, беседуя, поехали рядом, в то время как за ними двигались остальные. Через некоторое время они подошли к царскому дворцу.
Царь взял его за руку и, в сопровождении свиты, повел к золотому трону, затем усадил своего гостя на трон, а сам сел рядом и снял платок, закрывающий лицо.
Это была девушка! Ослепительная, как солнце в безоблачном небе, сама красота. Наполнявшее его страстью благородное, совершенное лицо было лукаво.
– О Царь! – сказала она юноше, который не мог отвести от нее глаз. – Знай, я правительница этой страны. Все эти воины, конные и пешие, – женщины, и нет среди них ни одного мужчины. Мужчины в нашей стране возделывают землю, засеивают поля и собирают урожай, они строят города, занимаются ремеслами и торгуют. А правят здесь женщины, они владеют всем и носят оружие.
Так они говорили, и он не мог надивиться, когда вошла старая седая женщина.
– Визирь, – сказала ей царевна, – призови судью и свидетелей.
А когда старая визирь ушла, царевна снова нежно заговорила с юношей, пытаясь рассеять его смущение, и ее речи были мягче рассветного ветра. И наконец она спросила:
– Ты согласен взять меня в жены?
Он хотел поцеловать перед ней землю, но она не позволила.
– Моя госпожа, – сказал он, – я смиреннее слуг, которыми ты правишь.
– Эти слуги? – спросила она. – Эти войска? Эти богатства? Теперь они все твои, делай с ними что захочешь, указывай, запрещай и позволяй, что сочтешь нужным. Ты можешь здесь делать все, – повторила она, – кроме одного: та дверь, – и она показала на дверь, – должна оставаться закрытой, и если ты ее откроешь, то пожалеешь об этом, но будет уже поздно.
Тут появились судья и свидетели, почтенные женщины, их длинные волосы опускались на плечи, и царевна повелела им подтвердить их брачный союз. Церемония свершилась, начался пир, и все пили-ели, после чего жених повел невесту в брачный чертог.
Семь лет жил он с ней в счастье и благополучии, получая всю радость жизни, пока однажды не понял, что все время думает про дверь, которая должна оставаться закрытой. «Она бы не запретила мне ее открывать, – сказал он себе, – если бы за этой дверью я не мог найти большего, чем имею здесь». И он открыл дверь.
И за ней увидел птицу, которая принесла его на остров.
«Вот лицо, на котором больше не появится улыбки», – сказала птица.
Услышав сказанные ею слова, он захотел бежать, но она схватила его и подняла в воздух, и так они летели между небом и землею, пока она не оставила его в том же месте, откуда унесла в первый раз, и улетела.
Долго пролежал он там, лишенный мыслей, но постепенно стал приходить в себя. И вспомнил он все свои богатства, славу и почести, вспомнил запрет и заплакал. Два месяца он ждал на берегу реки, где его оставила птица, надеясь найти дорогу назад к своей невесте, пока однажды бессонной ночью не услышал голос:
И он понял всю безнадежность своего положения, что никогда больше не увидит он свою королеву и не вернет счастье, которое имел. Усталый и разбитый, он пришел в дом, где когда-то жил со старцами. И понял он, что они страдали от того же, что случилось с ним, и о том же плакали. Ему становилось все горше, и он рыдал безутешно в своей комнате и не думал больше о пище, благовониях и смехе, а когда он умер, его похоронили рядом с теми старцами.
Все надежды в вере – последствия отчаяния.
* * *
Покаяние обычного человека – это сожаление о грехах. Покаяние святых – это сожаление о забвении. Покаяние пророков – это сожаление о видении достижений других как недоступных им самим.
Рационалисты пытались прояснить идею Бога средствами познания разумом и потерпели неудачу, суфии попробовали справиться с той же задачей путем познания сердцем, и это им удалось.
* * *
Если человек желает обрести покой и мир в своем теле, он должен повернуться спиной к этому миру; если он желает обрести мир и покой в своем сердце, он должен очистить свое сердце от желаний, которые он связывает с миром Иным.
Страстное желание бывает двух видов. К первому виду относится желание удовольствий или похоть; ко второму – желание лидерства и приобретения репутации. Искателей удовольствий можно найти в кабаках и притонах – они не причиняют вреда никому, кроме самих себя. Но тех, кто стремится к лидерству и власти, можно найти даже в религиозных общинах, они губят не только себя, но и других.
Вожделение не следует понимать в узком смысле, оно разлито по всему телу, все чувства служат ему. История, рассказанная Абу Али Сийяхом из Мерва, поясняет эту мысль.
«Я пошел как-то раз в баню и, согласно обычаю, установленному пророком, начал брить волосы в паху. Внезапно следующая мысль пришла мне в голову: «Почему бы одним разом не отсечь этот источник вожделений, которые так мучают меня?» Но в этот момент голос в моем сердце прошептал: «Абу Али, не собираешься ли ты вступить в сферы, где господином являюсь Я? Не Я ли управляю всеми твоими членами? Сделай то, о чем ты подумал, и Я – клянусь Моей Славой – поселю похоть и страсть, усиленную стократно, в каждом волоске, который растет в этом месте».
Когда новичок, желающий отречься от мира, приходит к суфийскому шейху, то, согласно правилам, шейх накладывает на него трехлетнюю духовную аскезу. Если он выдержит испытание, он будет допущен к Пути. В первый год он должен быть слугой всех, без исключения. Второй год он является слугой Бога. Третий год он изучает свое собственное сердце.
Быть слугой всех он может только в том случае, если считает себя ниже всех людей, а всех остальных людей – выше себя, это означает, что он не должен делать ни малейших различий между своими господами и должен считать совершенно справедливым то, что он должен служить им. Он ни в коем случае не должен думать, что своим служением делает одолжение кому-либо, подобная позиция сведет на нет все его усилия.