Книга Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях - Валентина Парсаданова

В 1991 г. следователи Главной военной прокуратуры не обнаружили останки на прежних местах. Их удалось локализовать только полякам в результате длительного бурения и зондирования территории. Одновременно были обнаружены тысячи останков советских жертв сталинских репрессий. Это позволило создать совместный Катынский мемориал.

Составляющий часть мемориала «Остров скорби», Польское воинское кладбище, представляет собой шесть покрытых травой, с размещенными на ней огромными лежачими крестами, братских могил, рядом с которыми положены по форме «ям смерти и забвения» фигурные чугунные плиты рыжего цвета. Задник общей территории в 1,4 га — Стена памяти с крестом, алтарем и колоколом. Весь этот массив окружает по периметру бетонная стена-бруствер, опускаясь вниз, к асфальтовой аллее со скамеечками для родных, близких и других посетителей. На ней укреплены такие же чугунные именные памятные таблички. Меж преобладающих польских фамилий встречаются украинские, белорусские, еврейские, есть грузинские, латышские, татарские, русские. Поэтому в конце главной аллеи возведены обелиски с символами разных конфессий — католическим, православным, иудаистским, мусульманским.

Даже при первом знакомстве с надписями на таблицах сразу бросается в глаза преобладание людей активного, зрелого, 30—40-летнего возраста, трудовой интеллигенции массовых мирных профессий — врачей и учителей, инженеров и техников, агрономов и журналистов. Их судьбу разделила интеллектуальная элита страны. Тут — известные поэты и писатели, ученые с мировыми именами и преподаватели вузов... Они были призваны из запаса как офицеры младших званий и, проходя переподготовку, только успели надеть военную форму. Таких, мобилизованных на защиту Отечества со всех концов страны, тут большинство: в Козельском лагере, узников которого тут захоронили, кадровые военные составляли всего 30%. В братских могилах — представители разных поколений — и молодежь, и старики.

28 июля торжество в Катынском мемориале началось с открытия российской части с многочисленными массовыми захоронениями жертв сталинских репрессий разных лет, а затем было освящено укрывавшее более 4.400 убитых пленных из Козельского лагеря Польское воинское кладбище. Долго и печально, трагически-пронзительно звонил колокол, на металле которого запечатлена молитва, обращенная к Богоматери. На полевом алтаре — икона Козельской Богоматери с надписью: «Памяти отцов наших».

Перетекая одна в другую, на экуменическом богослужении в память погибших драматично звучали молитвы, слова которых повторяли доставленные в Катынь огромным поездом сотни их родных — вдовы, дети и внуки. Среди них были те, кто, будучи в 1940 г. депортирован на Север России, в голодные и холодные степи Казахстана, сумел выжить и вернуться в Польшу. Их — около 800 человек — привезли в Катынский лес, где они впервые могли поставить свечи, поклониться могилам своих отцов, выполнить свой долг заботы и памяти, достойно участвовать в воинском ритуале торжественной церемонии прощания с ними.

Проникнутые мыслью о прощении и примирении молитвы священников, речи польского премьер-министра Е. Бузека и российского вице-премьера В. Христенко содержали одни и те же ноты, хотя акценты были расставлены несколько по-разному. Поблагодарив россиян за возможность достойно похоронить польских граждан, Бузек уточнил: «Мы здесь для того, чтобы снова сказать: мы помним и не забудем». Поляки исходят не из чувства мести, а из чувства справедливости, из требований своей культурной традиции; должны быть установлены все фамилии жертв и места их погребения, виновники преступления должны быть наказаны и должен быть произведен окончательный расчет{53}.

Польский премьер призывал соотечественников учиться трудному искусству прощать, памятуя, что Иисус Христос велел делать это 77 раз. Россиянам адресовалось предложение использовать шанс строить отношения без лжи и ненависти, вместе задуматься над тем, какие меры следует принять, чтобы подобные трагедии, «как катынский геноцид и многократно повторяемая ложь», никогда больше не повторились.

Российский вице-премьер выразил соболезнования: россиянам понятны чувства поляков, как и мотивы двух президентов, осудивших в 1992 г. «преступления тоталитаризма, принесшие столько страданий народам наших стран».

Однако в мае 1992 г. в совместном заявлении Б. Ельцин и Л. Валенса не ограничились такой декларацией: они говорили и о преодолении наследия прошлого на основе международного права, а при закладке польского воинского кладбища в Катыни 4 июня 1995 г. в обращении Ельцина упоминалось о близком завершении следствия, об установлении имен убийц и механизмов принятия преступного решения. Именно на новой правовой основе предлагалось «окончательно перевернуть» трагическую страницу нашей общей истории.

Христенко воспроизвел только былую риторику о странице, которую надо перевернуть. Но существо прежней позиции было выхолощено. Вместо того, чтобы сделать ясное юридико-политическое заявление, он перевел рассуждения в плоскость, далекую от государственного подхода, заговорил об «устранении из российско-польских отношений элементов недоверия и предубежденности», о важности происходящего для будущего этих отношений, «особенно для их межчеловеческого измерения».

Когда 2 сентября происходило открытие следующего российско-польского мемориала — Государственного мемориального комплекса «Медное», оно имело тот же характер совместного траурного мероприятия — российской церемонии и польского общенационального торжества. В этой процедуре, с прямой телетрансляцией на всю Польшу, участвовала польская государственная и общественная элита, сопровождавшая около 400 родных и близких погибших. Оформленный по аналогичным катынским канонам польский комплекс, объединяющий 25 братских могил более 6.300 расстрелянных пленных из Осташковского лагеря, на этот раз был размещен позади Стены памяти и алтаря с опущенным ниже уровня земли колоколом. Российская часть мемориала, отличающаяся оригинальным архитектурным решением, пока еще не доведена до окончательного воплощения проекта, но обещает быть лучшей из числа российских памятников жертвам репрессий сталинского режима.

Начатое крестным ходом и освещением кладбища, проникновенно прозвучало экуменическое богослужение на русском, польском и арабском языках. Оно закончилось всеобщими жестами примирения.

В официальной части выступили польский премьер-министр Е. Бузек и министр внутренних дел России В.Б. Рушайло. В речи Бузека еще требовательнее прозвучало напоминание об обязанности найти и увековечить все захоронения жертв, назвать все имена вывезенных в советские лагеря и сгинувших там, в том числе в «архипелаге ГУЛАГ», многих тысяч польских граждан — солдат и гражданских лиц.

Нельзя не отметить, что даже наиболее продвинутая в смысле понимания ожиданий польской стороны речь министра внутренних дел В.Б. Рушайло не могла не отразить специфическое различие российского и польского исторического сознания. Сложившийся в окончательном виде за годы советской власти менталитет россиянина, который может быть обозначен слабо окрашенной эмоционально есенинской констатацией «много в России троп, что ни тропа — то гроб», разительно отличается от польского менталитета, в котором право на жизнь — очень высокая ценность, органически сочетающаяся с правом каждого быть достойно похороненным и бережно сохраняемым в памяти. Это касается не только католиков, но и представителей других конфессий. Нарушив эти святые права, не следует ограничиваться констатацией равенства перед лицом тоталитарных репрессий, сходства масштабности жертв. Вряд ли кого-нибудь убедит и оставит равнодушным стыдливое, а скорее лукавое умолчание о том, кто же был палачом. Точно так же мало кто способен воспринять как конструктивное императивное утверждение: «История не должна омрачать наши отношения». Трудно найти другой такой народ, для которого история столь много значит, как поляки. И это требует большего понимания.