Книга Авантюристы. Морские бродяги. Золотая Кастилия (сборник) - Густав Эмар

Жители невольно были поражены мрачными и решительными лицами флибустьеров. Они поняли, что эти люди поставили на карту свои жизни, и внутренне дрожали при мысли о последствиях той страшной борьбы, которая развернется между ними и испанской эскадрой.

Было около четырех часов вечера, когда флибустьеры вернулись на свои корабли. Монбар не хотел сниматься с якоря до наступления ночи. Он рассчитывал на кромешную темноту, чтобы незаметно приблизиться к выходу из озера.

Все приготовления заняли у Монбара шесть дней. Несмотря на сделанный ими дерзкий вызов, испанцы сами не входили в озеро. Ничто не указывало на то, что они собираются привести в исполнение свою угрозу и прийти за флибустьерами в Маракайбо.

Удостоверившись в подзорную трубу, что флот полностью готов и что капитаны ждут только сигнала, чтобы сняться с якоря, Монбар удалился в свою каюту. Через некоторое время дверь отворилась и вошли донья Клара и Франкер. Монбар приветственно махнул им рукой и пригласил садиться.

– Извините меня, – сказал он, – что я просил вас прийти сюда, а особенно прийти вместе. Я должен немедленно переговорить с вами обоими.

– Я к вашим услугам, адмирал, – ответил молодой человек, поклонившись.

– Вы звали, и я пришла, – кротко сказала донья Клара.

Монбар молчал несколько минут, потупив голову и нахмурив брови. Однако мало-помалу лицо его прояснилось, и он заговорил тихим голосом, в котором слышалось едва сдерживаемое волнение.

– Я хочу кое-что сказать вам, – произнес он, – особенно вам, дон Гусман.

– Адмирал, я уже не называюсь этим именем, – быстро перебил его молодой человек.

Донья Клара положила ему руку на плечо.

– Не прерывайте адмирала, – сказала она.

Молодой человек взглянул на нее с удивлением, но увидел в лице женщины такое выражение доброты и мольбы, что поклонился в знак согласия.

– Великий час, которого я ждал столько лет, наконец настал, – продолжал Монбар. – Завтра на восходе солнца я лицом к лицу встречусь, надеюсь в последний раз, со своим неумолимым врагом, ненависть которого преследовала меня всю мою жизнь. Господь, суд которого непогрешим, будет судьей между герцогом Пеньяфлором и мною.

– Герцогом Пеньяфлором! – вскричала донья Клара, с испугом прижимая к груди руки.

– Герцогом Пеньяфлором… – изумленно прошептал молодой человек.

– Да, разве вы этого не знали? – продолжал Монбар с горечью. – Герцог Пеньяфлор, вице-король Новой Испании, находится на флагманском корабле неприятельской эскадры. Увлекаемый ненавистью, он захотел лично присутствовать при гибели своего врага. Но оставим это и перейдем к вам, дон Гусман. Я не хотел бы против вашей воли вовлекать вас в смертельную битву с человеком, который заботился о вас в дни вашей юности и которого, до получения доказательств в противном, вы обязаны считать вашим благодетелем. Я не хочу насиловать вашу совесть, – сказал Монбар с выражением жестокой иронии, которое заставило задрожать его собеседников, – вы будете свободны оставаться нейтральным в битве, если ваши чувства побуждают вас к этому.

– Ах, милостивый государь!.. – вскричал Франкер.

– Подождите! – быстро перебил его Монбар. – Я еще не закончил.

– Боже мой! – прошептала донья Клара. – Что вы еще хотите сказать?

– Все, – ответил Монбар хриплым голосом, – потому что час открытий пробил, истина должна наконец обнаружиться. Этот молодой человек должен быть судьей в своем собственном деле и сделать выбор между своим отцом и своим благодетелем!

– Моим отцом? – вскричал молодой человек. – Вы произнесли эти два слова: своим отцом!

– Да, дон Гусман. Все доказывает, что вы мой сын. Бумаги, отданные умирающим доном Фернандо д’Авилой Филиппу д’Ожерону, почти не оставляют сомнений на этот счет.

– Простите меня, я схожу с ума, я не понимаю. Вы мой отец?

– Выслушайте меня. У герцога была дочь. Я случайно спас жизнь этой девушки. В то время я был блистательным дворянином, исполненным веры, пылкости и надежды, и служил офицером во флоте французского короля. Герцог поощрял мою любовь к своей дочери, он, так сказать, толкнул ее в мои объятия, а так как Франция и Испания находились тогда в состоянии войны, он тайно обвенчал нас в Кадисе. Но через несколько дней после заключения этого брака герцог вдруг увез от меня свою дочь, увез неизвестно куда. Когда я пришел к нему с требованием возвратить мою жену, то выяснил, что он уехал, поручив слуге передать мне эту записку.

Монбар вынул бумажник из кармана, а из бумажника – письмо, пожелтевшее от времени.

– Вот что заключалось в этом письме, – сказал он, – слушайте.

Он прочел голосом, дрожащим от гнева, а может быть, и от горести:

– «Граф, вы не женились на моей дочери. Я обманул вас. Этот брак ложный. Вы никогда ее не увидите, она умерла для вас. Уже много лет ваша фамилия и моя ненавидят друг друга. Я вас не отыскивал, нас свел сам Господь. Я понял, что Он предписывает мне мщение. Я повиновался Ему. Кажется, мне навсегда удалось разбить ваше сердце. Любовь, которую вы питаете к моей дочери, искренна и глубока. Тем лучше. Вы обречены на страдание. Прощайте, граф. Послушайтесь меня, не старайтесь со мной увидеться. Иначе моя месть будет еще ужаснее. Моя дочь выходит через месяц за того, кого она любит и кого одного она любила всегда. Дон Эстеван Сильва, герцог Пеньяфлор».

– О, как ужасно! – вскричал молодой человек, закрыв лицо руками.

– Это еще не все, – продолжал Монбар, хладнокровно складывая письмо и убирая его в бумажник, – я гнался за герцогом по Испании и Италии, я поехал вслед за ним во Францию, где нагнал его наконец в жалком местечке в нескольких лье от Парижа. Я потребовал от него возвратить мою жену, потому что она принадлежала мне. Наша взаимная любовь обманула его ненависть: за месяц до того, как я нагнал герцога Пеньяфлора, его дочь родила сына, которого герцог отнял у нее прежде, чем она успела подарить первый поцелуй невинному созданию.

– Пощадите, пощадите, ради бога! Разве я не достаточно наказана?! – вскричала донья Клара, в слезах падая к ногам Монбара.

Он смотрел на нее с минуту со странным выражением, потом наклонился, нежно поцеловал ее в лоб и бережно приподнял:

– Горесть освящает. Вы очень страдали, бедная женщина, – сказал он с волнением. – Будьте прощены.

– Моя мать! Это моя мать! О, сердце говорило мне это! – вскричал молодой человек, бросаясь в раскрытые объятия доньи Клары. – У меня есть мать! Боже мой! Боже мой! У меня есть мать!

– Сын мой! Ах, наконец-то! – вскричала донья Клара, прижимая его к груди.

Мать и сын обнялись, покрывая залитые слезами лица друг друга поцелуями.