Книга Вместе с русской армией. Дневник военного атташе. 1914–1917 - Альфред Нокс

Во время нашей встречи 5 июня генерал Духонин рассказал мне, что представители Италии обратились в Ставку с просьбой, чтобы русская армия перешла в наступление. При этом сам генерал считал, что таковое не приведет ни к чему хорошему! Когда началось наступление 1916 г., все части на фронте были полностью укомплектованы и в тылу находились примерно 200 тыс. новобранцев. Теперь же некомплект фронтовых частей составлял 200 тыс. человек, а общее число новобранцев в тылу едва достигало 60 тыс. человек. Лошади почти голодали. В то же время генерал полагал, что наступление поможет напомнить немцам о необходимости все еще считаться с русской армией или даже запросить о мире! Лично он был бы доволен, если бы удалось захватить в плен 200 тыс. вражеских солдат!

Следующую неделю я провел в Буковине, в штабе левофланговой 8-й армии. Генерал Каледин показал себя слишком честным человеком, чтобы уступить всем требованиям армейского комитета, поэтому был смещен с должности генералом Брусиловым. Сменивший его генерал Корнилов прибыл сюда только 25 мая. По общему мнению, моральный дух в армии постепенно начинал улучшаться. Один из офицеров-патриотов капитан Неженцев М.О. активно занимался организацией ударного батальона добровольцев, который должен был попытаться жить без политики и митингов и солдаты которого «были согласны пойти в наступление, получив приказ». Сразу же возникла мысль создать по одному такому батальону в каждой дивизии, чтобы «показать пример другим подразделениям».

Идея являлась хорошей, но более насущным было придумать, кого бы поставить позади боевых порядков войск, чтобы заставить пойти вперед «плохие» части. Время, когда на солдат можно было воздействовать примером, прошло.

Планом генерала Корнилова предусматривалось нанести удар в северо-западном направлении на Надворну. Он не предполагал переходить через Карпаты. Так же думали и в войсках. Один из солдат части, стоящей в Карпатах, заявил ему: «Господин генерал, мы пойдем вперед, только эти места неудобны для наступления. Если мы возьмем эту вершину, то перед нами всегда будет оказываться очередная следующая, им не будет конца, и от наступления не будет никакого толку».

Здесь, на крайнем южном участке, меньше жаловались на визиты агитаторов, которые буквально наводнили Северный фронт, но офицеры говорили о вредном влиянии левых газет. Полковник инженерного полка XI армейского корпуса рассказал, что его солдаты подписались на десять экземпляров газеты «Правда», и им прислали бесплатно еще 40 экземпляров. Солдаты, которые умели читать (примерно 20 % от общего числа рядового состава) и долгое время прожили под строгим контролем цензуры прежнего режима, привыкли считать, что печатное слово – это обязательно правда, поэтому верили всему тому, что читали.

Четверг, 7 июня 1917 г. Черновицы

За обедом в штабе армии к нам приходил доктор-революционер, который благодаря своим политическим убеждениям сделал карьеру от младшего врача госпиталя до главного врача всего фронта. Он говорил о Ленине как об «идеалисте с чистым разумом». Мы все набросились на него с вопросами о дисциплине, пытались доказать, как глупо было отменять смертную казнь. Этот человек сам оказался настоящим идеалистом, не имевшим представления о ежедневном распорядке и об организации командования солдатами, многие из которых во время боев показывают себя трусами. С гордостью доктор приводил в качестве примера свой метод обращения к лучшим чувствам солдат. Так, одно из его распоряжений заканчивалось словами: «Я требую, я прошу, я надеюсь, что этот приказ будет выполнен». Проклятый осел!

К ужину приехал начальник разведки фронта генерал Величко. Он рассказал анекдотичный случай, который иллюстрировал, как трудно получить деньги от правительства. Один подполковник потратил собственные 7,5 рубля и попросил, чтобы государство компенсировало ему затраты. Переписка длилась восемь лет. Офицер вышел в отставку, но, будучи человеком принципиальным, продолжал требовать свое. В конце концов, когда он был уже при смерти и лежал в своей постели без сознания, на его имя пришло письмо, где государство признавало свой долг этому человеку в размере 7,5 рубля. Решение было принято слишком поздно, чтобы умирающий был удовлетворен им, но его вдова сумела придумать формулу, воплощавшую факт позднего признания государством заслуг своего мужа. На могильной плите она распорядилась сделать надпись: «Здесь лежат останки подполковника, человека, которому осталось должно его государство».

8 июня Керенский разжаловал генерала Гурко, лишив его должности командующего Западным фронтом и отправив командовать одной из дивизий Казанского военного округа. 28 мая генерал подал в отставку, отказавшись нести ответственность командующего после того, как была опубликована «Декларация прав солдат», автором которой был Керенский.

11-го числа после ужина Керенский попросил меня зайти к нему в кабинет для беседы. Комната, которая также служила генералу спальней, находилась во дворце австрийских наместников в Буковине и выходила окнами на сад, где стояла статуя убитой австровенгерской императрицы. В этом же самом помещении в прошлые годы я беседовал с генералами Лечицким и Калединым, двумя самыми лучшими русскими солдатами, которые оба уже сгинули в крови общей смуты.

Бедный Корнилов был настроен очень пессимистично. Он заявил, что то, как обошлись с Гурко, ясно демонстрирует решимость нынешнего правительства смещать любого из тех, кто обладает решительным характером и имеет хоть какой-то авторитет среди солдат. Оставят лишь таких людей, как Брусилов, готовых согласиться с любым безумием, которое они предложат. Корнилов поддержал меня в том, что если запланированное наступление провалится, то союзникам не следует более рассчитывать на Россию. Он заявил: «Если Россия прекратит сражаться, я надеюсь, что вы возьмете меня в британскую армию рядовым солдатом, потому что я никогда не пойду на мир с немцами».

На следующий день я выехал из 8-й армии и три следующие недели провел в 11-й и 7-й армиях, которые должны были наносить главный удар.

Четверг, 14 июня 1917 г. Кременец

По дороге из Тарнополя я повсюду видел признаки дезорганизации. В одном из сел остановилась гвардейская артиллерия. Орудия и повозки были расположены беспорядочно, там же, где распрягли лошадей. У орудий не было часовых. Представляю, как должны себя при этом чувствовать офицеры с их тягой к порядку. В некоторых местах мы проехали мимо транспортных телег. Лошади стояли распряженными, но связанными, никто не озаботился их покормить. А солдаты спокойно спали рядом под деревьями.

После ужина я спросил офицера, возглавлявшего разведывательный отдел, о том, кто будет командовать во время наступления, офицеры или комитеты. Он ответил, что конечно же офицеры, но сразу же добавил, что положение офицера в полку сейчас настолько отчаянно, что он даже не знает, не убьют ли его.

На следующий день, когда на фронте происходило братание, к русским подошли несколько немецких офицеров, и сразу же начался оживленный спор о причинах войны. Русские офицеры, естественно, не сошлись во мнениях с немецкими, а один из русских солдат заявил, что он склонен скорее поверить тому, что говорят немцы. Уходя, немецкие офицеры говорили русским коллегам, что им «очень жаль их», что «их положение ужасно».