Книга Мари. Дитя Бури. Обреченный - Генри Райдер Хаггард

– Лягте и постарайтесь уснуть, – посоветовал я, покончив с осмотром. – Дверь запирается, а я расположусь так, что опасность со стороны окна вам не будет грозить. Спокойной ночи.

Оставив его, я нашел себе местечко рядом с висящей лампой, откуда видел комнату Хеды и мою, так что никто не проскочил бы незаметно. Мне не привыкать к ночным бдениям, заряженный револьвер был наготове. Никогда еще я не чувствовал себя бодрее, неумолимо текли часы, а мысли не давали покоя.

Не важно, о чем я думал, поскольку это никак не связано с последующими событиями. Скажу лишь, что к рассвету мне стало не по себе. Не знаю, что меня так напугало, но встревожился я не на шутку. Мимо комнаты Хеды и нашей никто не ходил, в этом я лично убедился. Казалось бы, мои страхи беспочвенны, а все же они никак не унимались, а лишь нарастали. У меня появилось предчувствие: что-то происходит в этом доме или на другом конце Африки, нечто ужасное, чему я не в силах помешать.

Подавленность нарастала и достигла предела, как вдруг все про шло. Я вытер пот со лба и осмотрелся, уже начинало светать. Нежные краски чудесной зари показались мне добрым знаком на нашем туманном пути. Пустяк, конечно, всего лишь приход нового дня, и все же я получил утешение и надежду. С рассветом все страхи улетучились, а осталась только радость. Теперь я не сомневался, что мы преодолеем все трудности и все закончится хорошо.

Уверившись в этом, я решил вздремнуть, все равно любой шорох или движение меня разбудят. Проспал я где-то шесть часов, когда послышался звук шагов. Я тут же вскочил. Передо мной стоял наш туземный слуга. Он весь трясся и будто онемел, темнокожее лицо стало пепельно-серым. Только склонил голову набок и безвольно свесил, изображая мертвеца. Раскрыв рот и выпучив глаза, он поманил меня за собой. Я встал и пошел за ним.

Глава VIII

Последний козырь Родда

Мы пришли в комнату Марнхема, прежде я у него не бывал. Все, что мне удалось разглядеть при закрытых ставнях, – это просторные габариты спальни, типичные для Южной Африки. Понемногу глаза привыкли к полумраку, и я увидел тело человека. Он сидел в кресле, склонившись над столом, который стоял посреди комнаты у кровати. Я распахнул ставни, и в комнату хлынул утренний свет. Этим человеком оказался Марнхем. На столе лежали писчие принадлежности, стояла опорожненная бутылка коньяка. Стакан, разлетевшийся вдребезги, оказался на полу.

– Он пьян, – сказал я.

– Нет, хозяин, он холодный, значит мертвый, – испуганно, впервые прервав молчание, ответил слуга по-голландски. – Я только что нашел его таким.

Я наклонился к телу и обследовал его, ощупал лицо. Марнхем, безусловно, скончался. Нижняя челюсть отвисла, кожа похолодела, и от него жутко несло алкоголем. Немного поразмыслив, я послал слугу за доктором Роддом и велел особо не болтать. Когда он ушел, мое внимание привлек большой конверт в опущенной руке покойного, адресованный Аллану Квотермейну. Я взял его и сунул к себе в карман.

Пришел полуодетый Родд.

– В чем дело?! – рявкнул он.

– Хороший вопрос, – ответил я, указав на Марнхема.

– Ох, снова набрался, – предположил он и проделал те же манипуляции, что и я. Мгновение спустя он в ужасе отшатнулся.

– Боже мой, он умер! – воскликнул доктор. – Три часа назад, если не больше.

– Похоже на то, но кто его убил?

– Откуда мне знать?! – огрызнулся он. – Думаете, я его отравил?

– Я никого не подозреваю, но, учитывая вашу давешнюю крупную ссору, кто-то может так подумать.

Удар попал в цель. Родд занервничал.

– Возможно, у старика случился приступ или он упился до смерти. Без вскрытия нельзя ничего утверждать. Но я этого делать не стану. Поеду, предупрежу судью и найду другого врача. Тело пусть никто не трогает, пока я не вернусь.

Я взвесил все за и против. Стоит ли мне его отпускать? Если это его рук дело, то он, конечно, попытается сбежать. Что ж, тем лучше для Хеды, в конце концов, не моя обязанность отдавать его под суд. Кроме того, улик против него нет. Все его поведение говорило скорее об обратном, впрочем, он мог и притворяться.

– Что ж, ладно, но возвращайтесь как можно скорее.

На миг доктор застыл в замешательстве. Должно быть, ему пришло в голову, что теперь, со смертью Марнхема, он потерял власть над Хедой. Даже если так, виду он не подал.

– Хотите поехать вместо меня?

– Думаю, не стоит, – ответил я. – Вдруг я виновен, тогда мой рассказ – а мне придется давать объяснения – окажется не в вашу пользу.

– Вы правы, черт возьми! – воскликнул Родд и вышел из комнаты.

Спустя десять минут он уже скакал в Пилгримс-Рест.

Прежде чем покинуть эту обитель смерти, я все кругом тщательно обследовал в поисках яда или иного орудия убийства. Безрезультатно. Однако кое-что я все-таки нашел. Перевернув промокательный лист бювара, лежавшего у локтя старика, я наткнулся на страницу, где его рукой был написан обрывок фразы: «Нет больше той любви, как…»[107] То ли он забыл конец библейского стиха, то ли передумал писать, то ли не хватило сил его завершить. Этот лист я тоже сунул в карман. Захлопнув ставни и заперев дверь, я вернулся на веранду. Весь дом еще спал, и там никого не оказалось. Тут я вспомнил о письме и вынул его из кармана. В нем содержался следующий текст:

Дорогой мистер Квотермейн!

Мне известно, как внезапно и скоропостижно умирают те, кого угораздило поссориться с Роддом, и потом, в моем возрасте нужно быть готовым к любой неожиданности. Поэтому я решил написать завещание и оставить его Вам, как честному человеку, на сохранение завтра утром. Надеюсь, вернувшись в Преторию, Вы отнесете его в «Стандарт банк», а квитанцию перешлете мне, если я к тому времени буду еще жив. Как Вы убедитесь, я оставляю все состояние моей горячо любимой дочери, а сверх того и мою долю в поместье, если удастся таковую востребовать. Этого хватит, чтобы держать волка подальше от ее двери.

После случившегося этой ночью я неважно себя чувствую и не в силах писать далее. Засим остаюсь искренне Ваш, Марнхем.

P. S. Еще… мне бы хотелось признаться со всей откровенностью, что я всем сердцем желаю освобождения Хеды от этого злодея и убийцы Родда и ее свадьбы с мистером Энскомом. Он мне нравится, и я уверен, что этот молодой человек будет для моей дочери хорошим мужем.

На письмо самоубийцы не похоже. Я взглянул на документ, повинуясь воле завещателя. Текст небольшой, а составлен по всем правилам, подписан и заверен. Он оставил девять тысяч фунтов, лежащих на счету в «Стандарт банке», и остальное имущество, движимое и недвижимое, своей дочери Хеде, в ее личное пользование, свободное от долгов и посягательств ее будущего мужа. Ей запрещалось единовременно тратить более одной тысячи фунтов. В общем, капиталы дочери были надежно защищены. Вместе с завещанием лежали и другие бумаги, видимо касающиеся недвижимости в Венгрии, унаследованной ею. Однако это уже не моя забота.