Книга Гений. История человека, открывшего миру Хемингуэя и Фицджеральда - Эндрю Скотт Берг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это письмо, теплое и полное веры в автора и хороших советов, значило для Джонса очень много.
«Оно заставило меня почувствовать себя одним из его сыновей, вот что оно сделало», – говорил он.
«Я определенно хочу приехать в Нью-Йорк, – писал Джонс Перкинсу. – Хотя бы ненадолго, чтобы увидеться с вами. Я чувствую, что могу многому у вас научиться и что это может мне помочь». Однако редактор так никогда и не прочитал этих слов.
В четверг двенадцатого июня 1947 года Чарльз Скрайбнер обедал вместе с Перкинсом. Макс в тот день выглядел совершенно измученным, как, впрочем, и на протяжении всего месяца: его мучили судороги. И все равно он отказывался брать отпуск. В тот же день он пил чай с Кэролайн Гордон Тейт. Они обсудили будущий сборник поэм ее мужа, несколько антологий, над которыми Тейты работали вместе. Перкинс отправился домой в Нью-Кейнан с портфелем, раздутым от рукописей, которые он взял на выходные. Вечером в воскресенье он почувствовал себя достаточно плохо, но не пожаловался. У него началась лихорадка, температура поднялась до ста трех градусов,[313] а кашель усилился. Они с Луизой решили, что это приступ плеврита. На следующее утро, несмотря на протесты жены, Макс поднялся и начал собираться на работу. Он смог проделать утренний ритуал в ванной, но был так слаб, что едва мог расстегнуть пижаму. Вечером Луиза подумала, что у него началась пневмония, и вызвала «скорую». Пока врач шел наверх с носилками, Перкинс тщательно проинструктировал дочь Берту: забрать две рукописи, лежащие возле его постели, одной из которых была «Плачь, любимая страна», а другой – «Отныне и вовеки», и передать их в прямо руки мисс Викофф, «и никому другому». Когда его выносили из дома, он попросил позвать повариху, которая на протяжении многих лет заботливо угождала его разборчивым вкусовым пристрастиям. Она поспешила на зов и встретила его у двери. Он посмотрел на нее с носилок, улыбнулся и сказал так, словно уже обо всем знал:
– Прощай, Элеанор.
– Прощайте, мистер Перкинс. Вы выглядите замечательно! – заверила его она.
На самом деле его лицо было бледно и искажено мукой. Он выглядел как умирающий. Его доставили в Стэмфордский госпиталь и обнаружили обширную пневмонию и плеврит. Его грудь разрывалась от боли при каждом приступе кашля. Макс беспомощно молотил руками, пытаясь сорвать окружавшую его кислородную палатку.
– Если бы я только мог выпить! – снова и снова повторял он, хотя и знал, что это еще больше его ослабит. Правила больницы запрещали коктейли.
Луиза просидела рядом всю ночь. По прогнозам врачей, он должен был вскоре выздороветь, но пенициллин был бессилен против его усталости от самой жизни. Ранним утром его хрипы уже не были такими напряженными. Чувствуя, что это конец, Луиза придвинулась к нему и прошептала его любимые строки из Шекспира, из плача Цимбелина:
Перкинс часто говорил, что не прочь быть мертвым, но сам процесс умирания его страшит. Он то и дело проваливался в сон и был таким же беспокойным, как и умирающий князь Андрей в романе Толстого, который был так напуган некой ужасной «вещью», которая пыталась пробраться в его комнату, выбрался из кровати и прижался к двери.
«Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть».
В пять часов утра во вторник 17 июня Макс вскочил с постели, как если бы его поразило нечто, что тихо вошло в комнату и теперь стояло в ожидании в первых лучах утреннего света. Кроме него в комнате была лишь Луиза, но он позвал двух дочерей:
– Пэгги! Нэнси!
Кивнув в сторону угла, он спросил:
– Кто это?
А после упал на кровать и умер.
Несмотря на то что в Scribners все знали, что Перкинс медленно умирает, весть потрясла всех.
«У меня никогда не было друга лучше, чем он», – написал Чарльз Скрайбнер Хемингуэю. В среду 18 июня он собрал редакторский штат компании и разделил между ними обязанности, которые так долго держал на своих плечах Перкинс. Скрайбнер знал, что его главной задачей было «сделать все возможное, чтобы заполнить пустоту, которую он оставил в нашей организации». Большая часть работы взял на себя Джон Холл Уилок. К счастью, Уоллес Мейер и Берроуз Митчелл тоже были там, чтобы продолжить дела. Скрайбнер немедленно вызвал всех молодых людей с нижних этажей на пятый. Редакторы писали своим новым авторам и делали все, что было в их силах, дабы успокоить тех.
«К счастью, самые лучшие решили, что теперь все зависит от них самих – им нужно продолжать писать и постараться сделать это как можно лучше, потому что этого бы хотел Макс», – сказал Хемингуэю Скрайбнер. Хемингуэй, который в том году потерял нескольких друзей, ответил Чарльзу, что все выглядит так, будто «наш Небесный Отец проигрывает в покер нижней палубе». Он отдал Перкинсу дань несколько лет спустя, посвятив редактору повесть «Старик и море».
Элизабет Леммон много лет назад забросила свое увлечение астрологией, так как предвидела множество катастроф в жизни ее друзей и родных. На следующее утро после смерти Перкинса ее сестра прочитала некролог в «The New York Times» и поспешила в ее домик-церковь. Она замерла у двери сестринской спальни и смогла вымолвить только:
– Ох, Бетт…
Элизабет поднялась:
– Макс мертв.
Через несколько дней она написала Луизе: «Я знала людей, которых все считали опорой и которые любили, когда на них опирались. Но Макс наполнял своей силой людей и помогал им встать на ноги».
Она хранила все письма, которые Макс когда-либо ей посылал, в обувной коробке в своей спальне, рассортировав их в хронологическом порядке.
В четверг 19 июня в двенадцать часов дня в церкви Святого Марка в Нью-Кейнане состоялись похороны Максвелла Эвартса Перкинса. Кому-то из двухсот пятидесяти провожающих пришлось стоять снаружи. Маленькая епископальная церковь была переполнена. Там были Эвартсы и Перкинсы, сотрудники Scribners и друзья из Нью-Кейнана, а также многие и многие другие, в том числе Старк Янг, Аллен и Кэролайн Гордон Тейт, Гамильтон Бассо. Чард Пауэрс Смит сказал, что «никогда еще не был на похоронах, где бы собралось так много светских людей, которые бы так много плакали и так плохо это скрывали». Хемингуэй не смог приехать по семейным причинам.
Зельда написала Луизе письмо, полное утешительных религиозных высказываний. Марсия Девенпорт была в Праге и заканчивала работу над «Ист-Сайдом и Вест-Сайдом», который после посвятила Перкинсу. Тэйлор Колдуэлл не выдержала новостей о смерти Макса и угодила в больницу. Ван Вик Брукс, который был другом Макса больше пятидесяти пяти лет и сам тяжело болел, написал Луизе, что его врач запретил ему принимать участие в похоронах, но, как он сам сказал, «я не мог думать ни о чем другом и не смогу еще очень долго». Перкинс был похоронен вечером на соседском кладбище Лейквью – таким было его желание. Позже Луиза заказала для него мессу.
