Книга Геносказка - Константин Соловьев

— Возможно, это объяснимо. Ты задумывался о том, сколько энергии сын Карла вынужден тратить на полет?

— Да, думал об этом. Чертову прорву.

— Он должен ее откуда-то черпать.

— Несомненно.

— Быть может, варенье — это его топливо.

Гензель уставился на сестру, не пытаясь скрыть удивления.

— Двигатель, работающий на варенье?

— Метаболизм, работающий на варенье, — поправила она. — Насколько я понимаю, наш новый знакомый представляет собой химический двигатель в человеческом теле. Это звучит странно, но вполне объяснимо. Он вырабатывает энергию для винта, используя собственный метаболизм. Требуется лишь подходящее топливо для расщепления…

— Например, варенье.

— Например, варенье, — согласилась Гретель. — И это тоже объяснимо. В варенье содержится весьма большое количество калорий. Поглощая его и аккумулируя, сын Карла запасается энергией для полета. Не самая рациональная схема, но, кажется, вполне рабочая.

— Слушай… — Гензель почесал в затылке. — Я, наверно, не самый большой знаток геномагии в этом королевстве, но даже я понимаю, что такая туша не сможет насытиться вареньем. Разве что будет поглощать его тоннами… Ему ведь требуется целая прорва калорий! Гораздо больше, чем в любом, самом сладком варенье.

Верно, — признала Гретель. — Не представляю, где он может достать варенье достаточной калорийности, чтобы обеспечить всем необходимым свое тело. Думаю, братец, ему нелегко. Не исключено, что ему, подобно птицам, приходится тратить девяносто процентов своей жизни на поиск топлива.

Обычно птицы находятся в клетках, а люди — снаружи, — проворчал Гензель. — Мы же сидим тут, подобно каким-нибудь канарейкам. Кстати, вполне может быть, что именно для этого мы и потребовались. Сама подумай. Ему не требуется общество и едва ли требуется общение. Он не понимает ценности денег, единственное, что его интересует, — это проклятое варенье. Значит, нам остается судьба комнатных птиц. Сидеть в клетке до конца жизни и развлекать хозяина пением.

Гретель задумчиво накрутила на палец очередной локон.

— У меня есть еще одна теория, братец. Но делиться ею с тобой я пока не стану.

— Очень уж нехороша?

— И что еще хуже, куда более логична. Не буду тебя расстраивать, уж лучше смириться с судьбой канарейки.

— В нашей ситуации — это не самая плохая судьба, сестрица, — пробормотал Гензель, приваливаясь спиной к ржавым прутьям. — Более того, возможно, миллионы людей позавидуют нам в самом скором времени. Когда Вальтербург превратится в кипящую адскую яму, полную невидимых генетических хищников, которые выпотрошат все сущее и способное дышать. Или ты думаешь, что Карраб Варрава станет содержать коллекцию старого шарманщика в образцовом порядке, смахивая пыль с пробирок?..

— Мне так не показалось.

— И совершенно верно. Так что нам определенно повезло, в этот раз у нас места в самом дальнем ряду…

— Да? Как жаль, что уже поздно сдавать билеты.

Это был не голос Гретель. Гензель мгновенно вскочил. Рука, повинуясь слепому рефлексу, устремилась к кинжалу и, конечно, коснулась лишь устья пустых ножен.

— Кто это?

— Ваш сосед. Еще одна канарейка в этой ужасной обители.

Из-за полумрака, царившего в доме сына Карла, Гензелю казалось, что все прочие клетки пусты. Только теперь он осознал свою ошибку. В нескольких клетках от них с Гретель можно было разглядеть сутулую фигуру. Худощавую, но вполне человеческую, если не считать непропорционально большой, почти шарообразной головы.

— Значит, мы здесь не одни! — вырвалось у Гензеля.

— Совсем немного, и будете.

— Что вы имеете в виду?

— Еще недавно все эти клетки были полны. Многих их обитателей я успел застать.

— Здесь были другие пленники?

— Добрых два десятка. Когда он вылетает на охоту, всегда возвращается с богатой добычей. Вы попались ему уже после того, как сезон охоты закончился.

Гензель не стал спрашивать, кого собеседник подразумевает под «ним».

— Как вас зовут?

Человек пожал плечами.

— Это уже не имеет никакого значения. Через несколько часов мое имя перестанет что-либо значить.

— Меня зовут Гензель, а это…

Человек покачал своей шарообразной головой.

— Нет нужды представляться. Ваши имена потеряют смысл сразу после моего. Впрочем, может, у вас будет еще какое-то время. Вы, кажется, квартероны?.. Редкие гости в доме на крыше. Возможно, он будет беречь вас какое-то время. Оставит напоследок. Он на удивление привередлив в еде…

Крохотный плотоядный червячок зашевелился в сердце Гензеля, пытаясь прогрызть выход наружу.

— Оставит напоследок? — спросил он с нехорошим чувством. — Что вы имеете в виду?

— Все зависит от того, насколько он голоден, — просто пояснил их новый знакомый.

— Так он съел всех своих предыдущих пленников? Мне показалось…

— Ну что вы, сын Карла не ест людей. Он ест только варенье.

В голосе незнакомца Гензелю послышался усталый и грустный сарказм.

— Не понимаю.

— Ваше счастье, — кратко отозвался тот.

Гензель мысленно выругался. Кем бы ни был их сосед, он, кажется, давно сломался, смирившись со своей судьбой. Судьба эта была исполнена самой зловещей недосказанности, и Гензель вдруг подумал, что участь обычной канарейки, и верно, не так уж и плоха.

«Он ест только варенье».

«Он будет беречь вас какое-то время».

«Оставит напоследок».

Соединяясь воедино, все эти недосказанности обретали зловещий смысл, но все еще слишком смутный.

— Как вы попали сюда? — спросил Гензель, надеясь вывести незнакомца на беседу.

— Так же, как и вы, смею думать, — отозвался их сосед со вздохом. — Вы знали, что он прекрасно охотится? Выслеживает с воздуха цель, потом бросается вниз и молниеносно ее поднимает. Занимается он этим обыкновенно по ночам. У него прекрасное зрение. И он не промахивается.

— Значит, вы попались ему на улице?

— Нет. Я оказался еще глупее.

Голос незнакомца звучал устало и вместе с тем насмешливо. Гензель отметил, что голос весьма молод и принадлежит явно не старику. Тем необычнее было слышать в этом голосе подавленность, свойственную, скорее, находящемуся на последнем издыхании старцу.

— Как это случилось?

Мне приходилось читать, что в древности, еще во времена, когда генетические чары служили во благо человеку, распространенной традицией среди людей было оставлять самые вкусные части добычи для лесных хищников — чтобы те, довольствуясь ими, не совались к человеческому убежищу… Он точно так же взимает свою дань. Только ему отдают не самые сладкие куски, а самые неудобные. Вы двое, кажется, тоже имели несчастье оказаться для кого-то неудобными кусками?