Книга Вирикониум - Майкл Джон Харрисон

У карточек уже появился тот легкий зеленоватый оттенок, который иногда возникает на моментальных снимках через два-три дня после съемок. Туфли были с открытым мыском и казались очень хрупким: пара вечерних туфелек из черной замши, украшенные кусочками шоколадного меха, туфельки их прозрачного пластика и отделанные по краям синей кожей с металлическим оттенком, и пара легких сандалий цвета каштанового ореха с длинными ремешками, которые должны были крест-накрест обхватывать лодыжку.

— Все четвертого размера, — сообщил мистер Амбрэйсес. — И на всех логотип «Marquise». Немного поношены и выцвели, но на первый взгляд состояние очень неплохое.

Внезапно он отложил снимки и отправился снова обследовать дымоход.

— Никогда никого сюда не пускайте! — он всхлипнул и беспомощно посмотрел на меня с того места, где лежал. — Вы уже много знаете о Петромаксе.

Два или три дня спустя он запер дом и отправился в Халл.[34]По его словам, там в одном из магазинов появилась какая-то редкая книга. Полчаса спустя ветер распахнул дверцу в его сад, и она долго громко хлопала, то раскрываясь, то закрываясь.

Да, мистер Амбрэйсес был вторым из уцелевших после эксперимента с зеркалом — сейчас я в это верю. Он был одним из тех, кто томился в трущобах на задворках рю Серполе. Он слышал во сне эхо, раздающееся в пустынной бане. Поздней ночью обезумевший, обливающийся потом, он бродил по захолустным проулкам. Он никогда не видел призрачных огней Высокого Города… Но почему воспоминания о Вирикониуме так изменили Петромакса?

Вряд ли мне удастся это когда-либо выяснить.

Отравив меня своим ядом, Петромакс избегал меня. Я видел его неподалеку от Хаддерсфилда; но его жена постоянно находилась рядом с ним. Заметив меня, они переходили на другую сторону улицы. С ними часто ходила девочка лет десяти-одиннадцати, чьи неуклюжие, плохо развитые ножки мелькали из-под толстого серого пальто, которое она носила даже в теплую погоду. Она брела за ними, или внезапно забегала в какой-нибудь магазин, или останавливалась перед ратушей, отказываясь идти дальше, кряхтя, словно ей очень хотелось в туалет. Очевидно, что это происходило просто потому, что так положено. Они — семья, и ребенок должен вносить свою лепту в доказательство сего факта.

Зеркало Петромакса, если кому-то интересно, находится в уборной кафе «Добрая Старая Англия» — это тоже на Нью-стрит, почти сразу за «Эль Греко», между Рэмсден-стрит и Имперской Галереей.

Пройдите через все кафе. Дешевые подделки под средневековые картины и гобелены, все эти святые, мадонны и непременный Mon Seul Desir,[35]все эти единороги и обезьяны, железные светильники и грубая штукатурка должны передать «дух эпохи», «ночи, не оскверненной дыханьем Ренессанса». В глубине зала, слева, вы увидите дверь из дерева, призванного изображать мореный дуб. Ступени выкрашены в цвет «кардинал» и в первый момент кажутся мокрыми. Спуститесь по ним: уютный гул голосов и шум городского движения стихнет, расстояние поглотит знакомое шипение кофеварок… Там, позади пиктограммы на опрятной серой двери, над раковиной с куском желтого мыла, прямо рядом с сушилкой для рук, висит зеркало Петромакса. Оно меньше, чем вы могли бы подумать — где-то восемнадцать на восемнадцать дюймов. Как они туда пролезли? Должно быть, это было непросто — чисто физически.

Можете представить, как они пытаются балансировать на раковине с грацией циркового слона, удерживающего равновесие на маленькой тумбе. Их карманы набиты всякой всячиной, по их мнению, совершенно необходимой по ту сторону зеркала, а на деле оказавшейся совершенно бесполезной: шоколад, ножи, золотые монеты. Они заперли за собой дверь — Петромакс, который пойдет последним, откроет ее снова, чтобы не нарушать порядок в «Доброй Старой Англии», — но каждый звук с кухни заставляет их замирать и переглядываться. Просунуть руку, потом плечо… Они корчатся, ворочаются… Наконец ноги Петромакса, словно помахав на прощание, исчезают в зеркале. Уборная пуста.

— Хорошо, — звучит голос из коридора, — нам сюда, верно? Или это для детей?

Мистер Амбрэйсес был прав: мне от этого зеркала никакого толку. Придя туда, я долго стоял перед ним. И не увидел никого, кроме самого себя, даже того бедолагу, пленника Зазеркалья. Может быть, нашептывая мне свою тайну, Петромакс уже знал, что я никогда не посмею туда войти — даже в том случае, если найду Вирикониум, как нашел он?

По соседству со мной живет пара с двумя детьми. В тот день, когда мистер Амбрэйсес уехал в Халл, они вышли из дома и с каким-то яростным, полным раздражения воодушевлением начали вскапывать сад. Ветер порывами налетал со стороны долины, распахивая окна, вдувая в комнату свежевыстиранные занавески. Соседям приходилось кричать, чтобы расслышать себя и друг друга. Дети вопили, плюхались на землю, давили червей и насекомых.

— Ты в самом деле хочешь здесь все перекопать?

— Ну, считай, здесь вообще ничего не вскопано.

— Скажи, когда будет нормально. Здесь копать или не надо?

— Давай.

Непохоже, что они собирались потом что-то сажать. Чем сильнее дул ветер, тем яростнее они работали, словно участвовали в какой-то гонке на время или пытались вырыть себе убежище.

— Паук, паук! — неожиданно завопили малыши, и отец потрепал их по плечам с каким-то отчаянным спокойствием. Такое можно увидеть во время бомбардировки или наводнения. Он преподавал в каком-то учебном заведении, ему было около тридцати, он носил бороду и пытался скрыть застенчивость напускной грубостью.

— Эта буря когда-нибудь прекратится?

Я слышал, как он сказал это своей жене. Кажется, он сказал что-то еще, но я разобрал только «эта буря». Вскоре после этого они снова вернулись в дом. Некоторое время ветер гудел и свистел в моем камине, который я топлю газетами, а потом снова стихал.

Вирикониум!