Книга Седой Кавказ - Канта Хамзатович Ибрагимов

широко улыбаясь, показывая почерневшие от кариеса и табака некрасивые зубы.

Тут же, отойдя немного в сторонку, Баци пересчитал выручку и, хоть и не было никакого предварительного уговора, отдал Самбиеву ровно половину – две тысячи сто рублей. От свалившегося счастья Арзо был просто в восторге. Возвращаясь в центр Москвы по Волго-градскому проспекту, они застряли в пробке. Тронутый благородст-вом земляка Арзо благодарил Баци, по пути рассказал о переживае-мом кризисе. Когда вышли из машины, щупленький Баци с видом, не допускающим возражений, полез в карман.

– Вот тебе и моя доля. Если когда-нибудь сможешь – отдашь. Не отдашь – печалиться не буду… Бог тебе в удачу! Сегодня тебе труднее.

Только четыре года спустя Самбиев случайно встретит Баци, такого же худого, неухоженного, скитающегося, и Арзо, имея воз-можность, многократно рассчитается…

А в тот день он вечерним рейсом вылетел в Грозный. Только из аэропорта «Внуково» позвонил Марине и сказал ей об этом. О «с не-ба свалившемся счастье» даже не обмолвился – больше общих дел у них нет, только по долгу семьянина, по инерции он общается с ней, и это доставляет ему боль, страдание.

* * *

В начале марта родился сын.

По этому поводу звонившая Кемса назвала внука Висита. Од-нако прибывшая к выписке дочери из роддома Марха настояла, что-бы в свидетельстве о рождении написали современное имя – Ринат. Арзо попытался было противостоять, но как и раньше – уступил.

В последний месяц перед рождением ребенка, отношения меж-ду ним и Мариной несколько наладились, а после появления сына, казалось, вовсе нормализовались. К тому же и Марха дозированной агитацией приобщала зятя к порядку, «к покорности судьбе и люб-ви».

Погостив пару недель, Марха уехала, а молодые родители, объ-единенные общей любовью и заботой о сыне, зажили внешне завид-ной жизнью добропорядочных супругов, однако Арзо к жене безраз-личен.

В тот год зима в Москве подзадержалась – было холодно, сыро, ветрено. Ребенок простыл, с неделю болел, и когда ему полегчало, врачи посоветовали вывезти его на юг, где уже весна в полном разга-ре.

В середине апреля Марина вылетела в Грозный; у Арзо был эк-замен на носу, он остался в Москве. Каждый день супруги созванива-лись: Арзо беспокоился о сыне, а Марина – не изменяет ли ей муж. Казалось, что идиллия семейной жизни полностью восстановлена, и звонит Арзо как-то в Грозный, а теща жестко говорит:

– Все… Меж нами все кончено. Больше сюда не звони, – броси-ла трубку.

В недоумении Арзо пребывал более часа, не вытерпел, вновь позвонил.

– Сегодня была у нас твоя мать, – грубый голос жены. – Она невежественная дура. Не знает – кто она, а кто мы? В чей дом ворва-лась и на кого голос поднимает? Она навозом и буйволицами воняет – пусть лучше вымоется прежде чем нас поучать… Больше сюда не звони… Будь проклят тот день, когда я с тобой дикарем, колхозником познакомилась! Она такое родителям наговорила – просто кошмар! Все вы свиньи! – частые гудки.

На следующее утро позвонила Кемса. Всхлипывающим голо-сом она вкратце рассказала о случившемся, и прекрасно знающий Бу-каевых Арзо без особой фантазии представил доподлинную картину.

С жалкими подарками приехала Кемса в город впервые увидеть внука. Подарки были жалкими для Букаевых, а бедная Кемса более часа ходила по базару, не зная, что купить на свои гроши.

Как бы там ни было, Марха и сноха встретили Кемсу с подо-бающими улыбками, трогательными объятиями.

Пока Марина показывала Кемсе внука, Марха на кухне осмот-рела пакет с подарками. Она ничего из него не достала, просто, вгля-дываясь в содержимое, все больше и больше морщилась, презренно крутила носом. Чтобы больше не возиться, она на этот пакет положи-ла какой-то отрез для платья, который с десяток лет лежит в комоде и пропах нафталином и хозяйственным мылом, добавила давно вы-шедшие из моды женские чулки, синтетический носовой платок, де-шевые духи, сверху немного шоколадных конфет.

Выполнив ритуальную часть, Марха присоединилась к любую-щимся ребенком женщинам. Первая встреча Самбиевой с внуком происходила в огромном зале букаевской квартиры. Ей так неловко средь этих богатств, этого хрусталя, ковров, мебели, что она боится сесть в своем единственном выходном платье на золотисто-бежевый бархат дивана. Не меньшее беспокойство вызывает и Марха, и чтобы не наследили, она кладет на диван коврик.

– Вот сюда садись, дорогая гостья, – ласково говорит Марха. – Сколько я тебя звала, не приезжала, и слава Богу, хоть в честь такого случая ты соизволила приехать. Ну, даже некрасиво, – кокетливо на-супилась она. – Ну как тебе наш мальчик? Я прямо не знаю – весь в отца: синеглазый, светлый, и лоб такой же высокий. Нравится тебе карапуз? У-у-у, богатырь ты мой! Дашо къант! *

– Да-а, – от радости еще больше испещерилось обветренное ху-дое лицо Кемсы, она боится открыто смеяться, разбитой трудом ру-кой прикрывает беззубый рот. – Вот только надо бы Висита * в родовой дом привезти, обряд благословения свершить, мовлид прочитать.

– А кто такой Висит? – скривилось лицо Мархи.

– Его зовут Ринат, – поправляет свекровь Марина, – это модное имя, так зовут футболиста в Москве.

– А ездить в Ники-Хита пока нельзя, маленький еще, – вступа-ется Марха. – Да и антисанитария там, не дай Бог, что-либо подхва-тит в этой грязи.

Улыбка вмиг слетела с лица Кемсы. Вот теперь Марина поняла, что Арзо похож на мать – он в гневе такой же.

– Ну, в модах-подах, я не разбираюсь, – твердо вымолвила Кем-са, – а ребенок Самбиев – и имя ему давать пристало нам по всем ка-нонам… Вот когда, дорогая Марха, у твоего сына будет ребенок – вот тогда его и назовешь Ринат, как футболиста-хоккеиста, а моего внука зовут Висита, и не иначе. А что касается «грязи и антисанитарии», то в еще большей «грязи» я вырастила здорового красавца-сына и не одного. И сейчас там живут мои два внука, и слава Богу, не болеют. А грязи у нас нет – в грязи люди не молятся. Бедность, убогость у нас есть, но это не грязь, это участь наша, вот сыновья подрастут, и мы как люди заживем.

– Вот когда, как люди заживете, тогда к вам Ринатик и приедет, – с завидным хладнокровием на гнев гостьи ответила все еще улы-бающаяся Марха, держа в руках внука.

– Мы и сейчас не хуже людей! – стала терять контроль Кемса.

– Ну что ты, Кемса? – ехидно сощурилось лицо Мархи. – Ведь вы сейчас колхозный коттедж занимаете, и мне кажется,