Книга Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

Старуха медленно пожала сухими сгорбленными плечами:

– Должна. Да вот что-то не радостно мне… Я тебя всю жизньненавидела, эта ненависть давала мне силы, а коли ты умрешь – чем жить стану?

Иван Васильевич смотрел тяжело, часто сглатывая. Аж во ртугорячо стало – так захотелось приказать, чтобы ей тотчас, немедленно отсеклиголову или нанизали ее на кол, а заодно всю эту вопящую, лживую колдовскуюбратию, однако удалось сдержать себя:

– Хорошо, пусть так. Я принимаю твое пророчество. 18-го так18-го. Но если к исходу этого дня я буду еще жив, вас всех поджарят намедленном огне. Понятно? Ты согласна?

Сухие, бледные губы старухи дрогнули: да, мол, согласна.Слеза прокатилась по морщинистой щеке… и эта слеза теперь постоянно маячилаперед взором царя.

Она, эта слеза, заставила его не махнуть на все рукой,попытавшись забыть о злом пророчестве, а разослать по монастырям грамотыигуменам и игуменьям, в которых говорилось от имени царя:

«Князь и великий государь Иван Васильевич челом бьет, молясьпреподобию вашему, чтобы вы пожаловали о моем окаянстве соборно и по кельяммолили, чтобы Господь Бог и пречистая Богородица, ради ваших пречистых молитв,моему окаянству отпущение грехов даровали, от настоящих смертных болезнейосвободили и здравие дали; и в чем мы пред вами виноваты, в том бы вы наспожаловали-простили, а вы в чем перед нами виноваты, и вас Бог во всемпростит».

Она, эта слеза, заставила его снова заняться серьезнымобдумыванием завещания. Она порою лишала его последних сил и вынуждала не ксроку бросать дела и простираться на постели, чтобы передохнуть. Она собиралакругом его постели призраков былого, мужчин и женщин, среди которых онбезуспешно выискивал безликую тень – горемычную дочь той старухи-пророчицы, –не находил, мучился безответными воспоминаниями, которые приносили только боль,новую и новую боль в сердце, такую острую, что она одолевала даже телесныемуки.

Он не мучился совестью перед людьми, которых множество таки былообречено им на погибель. Воины пали в боях – но их судьба такая, ведь сказано оее неотвратимости: «Кто с дерева убился? – бортник. Кто утонул? – рыболов. Вполе лежит? – служивый человек…» Казненные? Это изменники. На их мертвых телахзиждется могущество державы!

При мысли о могуществе державы порою становилось горько: онобыло ущемлено последними поражениями в Ливонии, унизительным перемирием сляхами, – но государь старался гнать от себя эти мысли и обращал взоры памятина восток, гордясь тем, что его волею присоединены к России новые могучиеземли. Чуть больше года назад пришло известие, что, после трудного похода инескольких битв, несмотря на гибель Ермака от предательства Кучума, городСибирь[111] взят волжскими казаками, а сам хан бежал в степь, где погиб. ИванВасильевич остро жалел, что не был за Каменным поясом[112] и уже не побываетникогда. Утешался тем, что перебирал, словно драгоценные каменья в своейсокровищнице, названия всех тех земель, которыми расширилась, обогатилась Русь– его стараниями! Казань, Астрахань, Сибирь – это звучало как алмаз, яхонт,сапфир!

… Странное успокоение Иван Васильевич находил именно в своейсокровищнице, куда велел носить себя чуть ли не ежедневно, и однажды ЕрёмаГорсей, воротясь домой из дворца, где он толокся ежедневно, чая оказатьсяочевидцем смерти царя московского, записал в своей заветной тетрадке:

«Я стоял среди других придворных и слышал, как царьрассказывал царевичу Федору и боярам о некоторых драгоценных камнях:

– Магнит, как вы знаете, имеет великое свойство, безкоторого нельзя плавать по морям, окружающим землю, и без которого невозможноузнать ни стороны, ни пределы света. Гроб персидского пророка Магометаблагодаря магниту висит над землей в их магометанской рапане[113] в Дербенте.Вот так.

Царь приказал слугам принести несколько игл и, притрагиваяськ ним магнитом, подвесил их одну на другую.

– Вот прекрасный коралл и прекрасная бирюза. Возьмите их вруки – их природный цвет ярок. А теперь положите их на мою руку. Я отравленболезнью: вы видите – они показывают свое свойство изменением цвета из чистогов тусклый, они предсказывают мою смерть.

Принесите мой царский жезл, сделанный из рога единорога, свеликолепными алмазами, рубинами, сапфирами, изумрудами и другими драгоценнымикамнями, большой стоимости. Жезл этот стоил мне 70 тысяч марок, когда я купилего у Давида Говера, доставшего его у богачей Аусбурга. Найдите мне несколькопауков.

Государь велел своему лекарю Иоанну Эйлофу жезлом обвести настоле круг. Пуская в этот круг пауков, он видел, как некоторые из них убегали,а некоторые подыхали.

– Слишком поздно, он не убережет теперь меня… Взгляните наэти драгоценные камни. Это алмаз – самый дорогой из всех и редкостный попроисхождению. Я никогда не пленялся им, а напрасно: он укрощает гнев исластолюбие, сохраняет воздержание и целомудрие; маленькая его частица, стертаяв порошок, может отравить в питье не только человека, но даже лошадь.

Он показал еще рубины и изумруды.

– Я особенно люблю сапфир. Он сохраняет и усиливаетмужество, веселит сердце, приятен всем жизненным чувствам, полезен в высшейстепени для глаз, очищает их, удаляет приливы крови к ним, укрепляет мускулы инервы.

Затем он взял в руку оникс:

– Все эти камни – чудесные дары Божии, они таинственны попроисхождению, но созданы для того, чтобы человек ими пользовался и созерцал,они друзья красоты и доброты и враги порока. Мне плохо… унесите меня отсюда додругого раза…»

Как и всякий настоящий писатель, Ерёма Горсей не раз черкали правил свои записи, оттачивая стиль и совершенствуя содержание. Однако онтакже хотел подольше оставаться живым, а не мертвым писателем, именно поэтомувырвал последнюю страницу из тетрадки, сжег ее и переписал заново. На сожженнойстранице раньше было означено, как он, Ерёма Горсей, спросил государя, нет лисреди его сокровищ диковинного металла ртути, который всегда словно бынаходится в текучем состоянии и более напоминает жидкость, чем твердое тело.

– Нет, ртути здесь нет, – утомленно и рассеянно ответилцарь, и в это мгновение Горсей заметил, что сосредоточенное лицо архиятераЭйлофа побелело, словно от мощного удара под дых…

* * *