Книга Носферату, или Страна Рождества - Джо Хилл

Их последним заданием года было «реалистическое рисование». Детей попросили поработать с особенными для них фотографиями. У отца Вик в кабинете было пустое место над столом – туда как раз поместилась бы картина. Вик очень хотела, чтобы он мог видеть свою мать в полном цвете.

Вчера она принесла рисунок домой – в последний день школы, после того как опустошила свой ящик. Конечно, последняя акварель не была настолько хорошей, как «Крытый мост». Но Вик все же думала, что ей удалось поймать истину в женщине на фотографии: намек окостеневших бедер под платьем, усталость и отвлеченность в улыбке. Ее отец долгое время смотрел на портрет с довольным и немного грустным видом. Когда Вик спросила, что он думает, отец лишь сказал:

– Ты улыбаешься так же, как она, Проказница. Раньше я этого не замечал.

Картина вернулась домой… но фотография потерялась. Вик не знала, где оставила снимок, пока в пятницу вечером мать не начала расспрашивать о нем. Сначала Вик думала, что фото находилось в рюкзаке, потом – в ее спальне. Однако в ночь на пятницу Вик пришла к пониманию, что она потеряла его и понятия не имеет, где видела в последний раз фотографию. У нее сжался живот. В субботу утром – в первый славный день каникул – мать Вик пришла к такому же выводу, решив, что снимок потерян. В состоянии истерии она сказала, что фотография намного важнее, чем дерьмовый рисунок шестиклассницы. И тогда Вик отправилась в путь. Она уехала, боясь, что если будет неподвижной, то сама станет истеричной и злой – а эти эмоции ей не хотелось чувствовать.

Ее грудь болела, словно она ехала на велосипеде несколько часов, а не десяток минут. Дыхание было хриплым и частым, словно она взбиралась вверх по холму, а не съезжала по нему к сосновой роще. Но, увидев мост, она почувствовала что-то похожее на покой. Нет! Лучше, чем покой. Ей показалось, что весь ее сознательный ум отключился – отсоединился от остальной ее, оставив за работой только тело и велосипед. Эта отрешенность всегда приходила таким образом. В течение пяти лет Вик пересекала мост почти дюжину раз, и это всегда меньше напоминало действие и больше ощущение – не то, что она делала, а то, что чувствовала. Вик запоминала только скользившее сонное осознание и отдаленное чувство статического шума. Нечто похожее на чувство падения в дрему – освобождение в оболочке сна.

И даже когда шины начали стучать по деревянным доскам, она уже ментально придумала «истинную» историю того, как она нашла фотографию. В последний день школы она показывала снимок своей подруге Вилле. Потом они стали говорить о других вещах, а затем Вик побежала на автобус. Когда она уехала, Вилла поняла, что держит фотографию в руке. Естественно, подруга взяла ее с собой, чтобы позже вернуть Виктории. Приехав домой, Проказница будет держать в руке фото и иметь соответствующую историю. Отец обнимет ее и скажет, что вообще не тревожился о снимке. А мать будет выглядеть так, словно съела паука. На самом деле Вик не могла сказать, какую реакцию она ожидала больше.

Только на этот раз все вышло по-другому. Когда Вик вернулась домой, там был один человек, которого она не убедила своей выдуманной «истинной» историей. И этим человеком была она сама.

Вик проехала до дальнего конца тоннеля и оказалась в темном широком коридоре на втором этаже хаверхиллской школы. В девять утра первого дня каникул это было наполненное эхом пространство – такое пустое, что немного пугало своим видом. Вик нажала на тормоза, и велосипед пронзительно завыл.

Она оглянулась. Проказница не могла удержаться. Никто не может сопротивляться желанию обернуться.

Мост Самого Короткого Пути прошел через кирпичную стену и высунулся на десять футов в коридор – такой же широкий, как и сам проход. Висела ли основная часть моста над парком? Вик так не думала, но чтобы посмотреть в окно и проверить, ей нужно было попасть в одну из классных комнат. Невысокие ивы, закрывавшие вход на мост, свисали зеленой порослью.

Вид Самого Короткого Пути вызвал у нее небольшую тошноту. Школьный коридор вдруг набух, как капля воды на ветке. Вик почувствовала близость обморока и поняла, что если она не будет двигаться, то может начать думать. А мысли были плохой новостью. Одно дело представлять себе поездку по давно упавшему мосту, когда ты живешь восьмой или девятый год, и другое – когда тебе почти тринадцать лет. В девять это было бы грезами. В тринадцать – бредом сумасшедшей.

Она знала, что приехала сюда (так говорила зеленая надпись на другом конце моста). Но ей казалось, что она окажется на первом этаже около класса мистера Эллиса. Вместо этого Вик стояла на втором – в дюжине футов от ее шкафчика. Возможно, она говорила с подругами, когда опустошала его днем раньше. Нужно учесть шумы и отвлекающие моменты – крики, смех и детскую суету. Но, прежде чем захлопнуть дверь в последний раз, она осмотрела свой шкафчик внимательно. Вик была уверена – абсолютно уверена, – что она опустошила его. Тем не менее мост привел ее сюда. А мост никогда не ошибался.

Никакого моста не существует, – подумала она. – Фотография была у Виллы. Она вернула ее, как только увидела меня.

Вик прислонила велосипед к железным шкафчикам, открыла дверь своего хранилища и осмотрела стенки и ржавый пол. Ничего. Она отодвинула полку в полуфуте над головой. Тоже ничего.

Ее внутренности сжались от тревоги. Она хотела забрать фотографию и уйти, хотела забыть о крытом мосте, насколько это возможно. Но если снимок не в шкафчике, то где его искать? Она начала закрывать дверь… потом остановилась, поднялась на цыпочки и провела рукой по верхней полке. И даже тогда она едва не пропустила снимок. Каким-то образом один из уголков фотографии зацепился за заднюю часть полки. Поэтому снимок плотно прижался к стенке. Вик вытянулась и прикоснулась к нему, все больше приближаясь к пределу, когда ее рука могла достать его.

Она зацепила фотографию ногтями, поворочала вперед-назад и высвободила ее. Вик упала на колени, сияя от радости.

– Да! – сказала она и с грохотом захлопнула дверь шкафчика.

Посреди коридора стоял дежурный вахтер – мистер Огли. Он держал в руках швабру и большое желтое ведро. Его взгляд медленно переходил с Вик на ее велосипед и дальше на мост Самого Короткого Пути.

Мистер Огли был старым и сгорбленным. В своих очках с золотистой оправой и в галстуке-бабочке он походил на преподавателя больше, чем многие учителя. Старик подрабатывал охранником, и за день до пасхальных каникул он дарил пакетик с желе каждому ребенку, который проходил мимо него. По слухам, мистер Огли устроился в школу, где было много детворы, потому что много лет назад его собственые дети погибли при пожаре. Печально, но эти слухи были правдой, как и тот факт, что мистер Огли сам начал пожар, когда заснул пьяным с зажженной сигаретой в руке. Теперь вместо детей он хранил верность Господу, а встречи в клубе алкоголиков заменяли ему посещения баров. В тюрьме он стал религиозным трезвенником.

Вик посмотрела на него. Он взглянул на девочку в ответ. Его рот открывался и закрывался, словно у золотой рыбки. Ноги сильно дрожали.

– Ты девочка Криса Макквина, – сказал он с сильным нижневосточным акцентом, который стирал букву «в»: ты деочка Криса Маккина.