Книга Убийство в Невском переулке - Игорь Москвин

— Екатерина Семеновна, прошу вас, присаживайтесь.

— Благодарю, — она без ложной скромности осторожно опустилась на предложенный стул.

— Извините, — вновь прозвучал ее голос, — но я решительно не понимаю цели моего визита к вам.

— Сударыня, — Иван Дмитриевич воротился на свое место, — у вас в знакомых есть некий Осипов?

— Василий?

— Совершенно верно, Василий… — Путилин вопросительно посмотрел на Соколова.

— Ионович, — подсказал тот.

— Василий Ионович Осипов.

— Да, это мой жених.

— В последнее время ничего странного в его поведении вы не замечали?

— Я не понимаю вашего интереса к персоне моего жениха.

— Скажите, когда вы видели Василия в последний раз? — пропустил Путилин мимо ее тираду.

— Два или три дня тому.

— Где?

— Он приходил ко мне.

— В день последней встречи вы поссорились?

— Да, — удивленно посмотрела девушка на статского советника.

— После ссоры вы больше его не видели?

— Да.

— Он способен на причуды?

— О нет! Он вполне серьезный человек, в последнее время его всецело занимала учеба в Технологическом институте.

— У Василия были еще знакомые по имени Екатерина?

— О знакомых не могу сказать, но его матушку тоже назвали Екатериной.

— Где она сейчас?

— Год тому умерла.

— Сегодня утром Василий Осипов явился в отделение и дежурному чиновнику заявил, что два дня тому у Николаевского моста он ударил железным кольцом в висок знакомую барышню и, чтобы скрыть преступление, утопил тело в проруби.

— Не может такого быть! — вскочила она, прикрыв ладонью рот. — Кого же он убил?

— Он сказал, что вас.

— Меня? Меня? Но я же, я…

— Да, поэтому я поинтересовался о его фантазиях.

— Где Василий?

— Он у нас, и боюсь, что его состояние вызывает глубокое беспокойство. Он нуждается в первую очередь в помощи врачей, его помутившийся рассудок не отличает реальности от фантазий.

— Бедный Вася! — в ее руке, как у фокусника, из ничего возник белоснежный платочек, которым она вытирала появившиеся из глаз слезы.

Иван Дмитриевич приказал Соколову, чтобы тот привел Осипова.

Через пять минут, в течение которых в кабинете висела тишина, каждый был занят своими мыслями, дверь после двух-трех ударов открылась, и первым вошел Осипов со впалыми щеками, покрытыми многодневной щетиной, казавшейся грязным налетом, и остекленевшим пустым взглядом из-под густых бровей.

— Катя, ты уже вернулась? — бесцветным голосом произнес он.

Она же в изумлении смотрела на вошедшего, наверное, впервые увидела его в таком состоянии и небрежной грязной одежде.

— Тебе не больно? — сказал он, обращаясь, скорее всего, в пустоту, потому что смотрел куда-то в стену.

— Василий, — Иван Дмитриевич обратился к нему, но взгляд молодого человека по-прежнему оставался направлен в стену, — ты узнаешь Катю?

— Да, я ее убил два дня тому.

— Я жива! — воскликнула девушка.

— Ты снова пришла ко мне, — его губы безжизненно зашевелились, словно это он вернулся с того, неведомого нам света, — я рад тебя видеть, скоро мы встретимся.

— Иван, — Путилин обратился к Соколову, — бери сани и вези господина Осипова в больницу Николая Чудотворца на Пряжку.

Когда в сопровождении агента Василий был уведен, Иван Дмитриевич обратился к Екатерине.

— Госпожа Извицкая, я думаю, вашему жениху больше требуется помощь доктора, нежели сыскной полиции.

Хрупкие плечи девушки всякий раз вздрагивали при всхлипывании, маленькими ладошками она закрывала лицо.

Глава вторая

К чему приводят ночные прогулки

РЕСТОРАЦИЯ ГОСПОДИНА ДАВЫДОВА, что находилась на Владимирском проспекте, напротив Стремянной улицы, была известна петербуржцам как «Давыдка», или, с легкой руки завсегдатая — литератора Слепцова, «Капернаум», прозванная в честь города, упоминаемого в Новом Завете как любимое местопребывание Иисуса Христа. Тем самым Слепцов давал самую лестную характеристику заведению.

В первый зал можно было войти с улицы и, не снимая верхней одежды, пройти к большой стойке, где услужливый официант мог налить рюмку водки и поднести к ней на белой с каймой тарелке пирожок для закуски, откланяться и покинуть заведение. Хотя второй зал и не привлекал посетителей особой роскошью, но его отличительной чертой был поставленный у стены длинный стол с рядом чернильных приборов для господ литераторов, журналистов, художников и иных деятелей научного труда, которые здесь же иногда, когда не хватало времени, за рюмкой водки писали срочные статьи. В редкие дни за столом не появлялся Лесков, в прошлом году опубликовавший отдельной книгой свой роман «На ножах», коим событием сам автор был крайне недоволен, выражая свое негодование — редактор так приложил руку к правке, что Николай Семенович не узнал своего романа.

Терпигореву, недавно возвратившемуся из ссылки, и Тургеневу приходилось прилагать большие усилия, чтобы гасить невольный гнев довольно известного в России литератора…

Ныне же за соседним с литераторами столом сидели надворный советник Сергей Иванович Левовский, чиновник Экспедиции заготовления государственных бумаг, и ротмистр 8-го Уланского Вознесенского Его Высочества Принца Александра Гессенского полка Илья Николаевич Торонов, пребывающий в отпуску.

Левовский смаковал из высокого бокала французский кларет, перед ним стояли тарелки с бараньими ребрышками, отбивной из телятины и твердыми итальянскими сырами. Его же приятель пристрастился в полку к русской водке, и перед ним возвышался запотевший графин, рядом стояли рюмка, две икорницы, квашеная капуста, нарезанная тонкими кусками буженина и соленые грибы.

Чиновник после второй бутылки вина чувствовал себя благостно, дела на службе шли прекрасно. Сергей Иванович со дня на день ожидал новой должности, что сулило немалую прибавку к жалованию, которого в последнее время не хватало из-за пагубного пристрастия к карточной игре. Он с превеликим удовольствием прикладывался к высокому бокалу, наполненному рубиновым терпким напитком, забывая о закусках.

— Завидую тебе, — Сергей Иванович крутил между пальцами ножку бокала, едва не выплескивая на белоснежную скатерть вино, — у тебя интересная жизнь: служба, походы. Шашку пристегнул — и вперед, а у меня… — он махнул рукой, едва не опрокинув графин.

— Сергей, не завидуй, — Торонов перехватил пытавшийся упасть графин и, словно фокусник, наполнил из него рюмку до краев, — я бы с превеликим удовольствием поменял свою службу на твою, ты уже надворный, скоро станешь коллежским, а мне до полковника… Эх!