Книга Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Тогоева

Незамужняя особа обязана была быть (или хотя бы казаться) «добропорядочной девственницей» (bonne pucelle), дабы со временем удачно и без проволочек выйти замуж. Малейший намек на «распущенность» (vie dissolue), тем более, прямое обвинение в утрате невинности могли стать серьезным препятствием для заключения брака и уж во всяком случае полностью компрометировали девушку в глазах окружающих. Именно так, к примеру, восприняли в 1381 г. оскорбление, нанесенное дочери Жака де Марваля, ее родные. Некий Симон Шартье по прозвищу Отвисший живот (Longuepance) на протяжении нескольких месяцев постоянно прилюдно обзывал ее «проституткой» (putain) и «гулящей девкой» (ribaude), что могло, по мнению братьев потерпевшей, «весьма помешать ей выйти замуж» (estre moult reculee de mariage)[158]. Сначала они попытались разрешить конфликт мирным путем (поскольку дружили с сыновьями Симона), но не преуспели в своих усилиях. Тогда они напали на обидчика и так его избили, что спустя некоторое время он умер. Вот почему Жирар и Ламбен де Мар-вали были вынуждены обратиться за помилованием к королю, объясняя свой поступок не только заботой о репутации юной девушки, но и тем, что Симон Шартье был «пьяницей, обжорой и ужасным задирой, из-за чего постоянно попадал в переделки»[159].

Если в данном случае за честь девушки вступились ее родственники, то в уже упоминавшемся ранее деле 1385 г. речь шла об отпоре, который вынуждена была давать своему обидчику сама жертва. Перрот Тюрлюр, 18-летняя крестьянская дочь, решительно отказалась принимать ухаживания некоего Брюне, заявляя, что «никуда не пойдет с ним из родительского дома, страшась бесчестья». Ее отказ взбесил молодого человека, и он принялся оскорблять девушку и избивать ее[160]. А потому, по ее словам, ей не оставалось ничего другого, как зарезать его ножом, «не желая бесчестья, оскорблений и потери девственности»[161]. Страх Перрот был вполне оправдан — ведь само ее будущее зависело от сохранения ею невинности. Недаром во многих случаях жертвы сексуального насилия и их родственники сознательно умалчивали об обстоятельствах дела, пытаясь скрыть позор и устроить все же судьбу пострадавшей. Этим объясняется, в частности, и малое количество упоминаний о преступлениях сексуального характера как в письмах о помиловании, так и в уголовных судебных регистрах[162].

Как отмечала Клод Товар, говорить о достоинстве женщины вообще было не принято, и предметом живого обсуждения ее репутация становилась лишь тогда, когда оказывалась серьезно подорвана — прежде всего, в результате насилия[163]. В этом случае девушка превращалась — по крайней мере, в глазах окружающих — в распутницу и даже в проститутку, выставлявшую напоказ и на продажу собственное тело. Репутация таких женщин и их достоинство, вернее, отсутствие такового, также прочно увязывались с темой секса и разврата.

Интересно, что вольное поведение могло в глазах общества превратить в проститутку и вполне благополучную замужнюю особу. Например, в письме о помиловании от 1405 г. говорилось о некоей Жанетт, супруге Гийемина Лорана, которая «принимала у себя священников, клириков и других [мужчин] так, что ни во что не ставила собственного мужа, и являлась публичной женщиной, и вела себя как проститутка»[164]. В документе от 1455 г. упоминалась некая Жанна, состоявшая в законном браке с Тибо: она не только отличалась «дурным поведением и два года провела с солдатами [в армии]», но и прославилась как отъявленная лгунья, а потому суду предлагалось «не верить тому, что она говорит»[165]. Столь же «дурное поведение» было свойственно, согласно постановлению парламента от 1451 г„и некой Маргарите, даме замужней, которая, однако, «живет самым греховным и распущенным образом со многими…, сквернословит, возводит на людей напраслину и кичится этим»[166].

Достоинство взрослой женщины, таким образом, в не меньшей степени, чем достоинство юной девушки, зависело от ее сексуального поведения. Равным образом любой эксцесс — оскорбление, изнасилование, адюльтер или следовавший за всем этим аборт — мог отразиться на ее репутации[167]. Более того, подобные преступления ставили под удар жизнь всего сообщества. Так во всяком случае рассуждали королевские легисты во Франции XIII–XIV вв., пытаясь обосновать право светских судов рассматривать подобные дела. К середине XV в. этот процесс был завершен, так что королевский прокурор имел полное право заявить, что «похищение, адюльтер и аборт являются тяжкими уголовными преступлениями»[168] [169], за которые виновным полагается смертная казнь. Сексуальная сфера оказывалась, таким образом, связана с самой жизнью женщины — преступницы или потерпевшей. Не случайно упоминавшаяся выше Перрот Тюрлюр боялась «бесчестия или смерти» (estre deshonoree ou morte)2'. С ее точки зрения, утрата девственности была практически равноценна утрате жизни.