Книга Деньги - Поль-Лу Сулицер

Фуникулер на Пик находится в нескольких сотнях метров от отеля Hilton. Склон необычайно крутой, и, по мере того как вагон-трамвайчик (их в действительности два, и они уравновешивают друг друга) набирает высоту, от открывающегося вида захватывает дух: поначалу собор Сент-Джонс, вытянувшиеся вдоль моря холмы, слева – ботанический сад, а затем, когда сказочная панорама расширяется, появляются высотки в бухте Виктория, сама гавань и «Счастливая долина», районы Ваньчай и Козуэй-Бей, а напротив, за проливом, примыкающий полуостров Коулун со своей главной артерией Натан-роуд.

Я заработал триста пятьдесят тысяч долларов. Случайно или нет. Я могу остановиться на этом, обустроиться, купить табак-бар или на ком-нибудь жениться. Я также могу поставить все на карту и начать все заново, как в Момбасе.

Я стараюсь не поддаваться одолевающей меня хандре, понимая, что это настроение вызвано отчасти отсутствием Сары, по которой я скучаю больше, чем ожидал, и еще действующим на нервы беспокойством, когда начинаю думать о затеянном с помощью Лаватера деле. Но больше всего меня удручает Гонконг; в этом городе я чувствую себя не в своей тарелке, а бесконечно текущая азиатская толпа меня просто угнетает. И потом, что я здесь делаю? Я приехал сюда, поддавшись уговорам Хаятта, но, уже находясь здесь, понял всю непомерную сложность того, с чем мне приходится сталкиваться. И я с грустью вспоминаю свои выезды на Килиндини-роуд за рулем «мини-мока», когда, проезжая мимо магазинов и лавок, приветствовал клиентов и друзей, для которых был Маленьким Шефом. Здесь я никто и не вижу способа кем-то стать.

Выйдя из фуникулера, я направляюсь к Ло Фунгу – ресторану, находящемуся на третьем этаже башни на пике Виктория. Между столиками снуют официантки с повешенными на шею корзиночками с десятками, если не с сотнями видов различных яств. Как объясняет Хаятт, Лo Фунг – ресторан, специализирующийся на димсамах – блюдах, «приготовленных на пару по-кантонски», а еще «димсам» на кантонском диалекте означает «маленькое сердце». Хаятт уже на месте, и он машет мне рукой.

– Ну и вид же у тебя! Что-то не так? Только не строй недовольную физиономию перед парнем, который сейчас сюда заявится. Не важно, что он коммерческий директор, от него многое зависит.

Хаятт принимается восторженно описывать ожидающее нас будущее, но как раз в эту минуту появляется тот самый человек. Это худощавый элегантный китаец, одетый в кремовый костюм, похоже чесучовый, который говорит по-английски с легкостью ведущего Би-би-си. Он позволяет себе некоторое высокомерие в разговоре с Хаяттом, что, быть может, мне только кажется. Со мной он ведет себя иначе. Моя молодость вызывает у него интерес. Воспользовавшись коротким молчанием Хаятта, он спрашивает меня:

– Вы давно компаньоны?

Я улыбаюсь:

– Годы. Мы вместе воевали.

Два часа спустя мы втроем едем по материковой части Китая через Коулун в Новые Территории. Пытаюсь сориентироваться: мы направляемся к северо-западу. Слева вижу остров.

– Цинь-Йи, – поясняет Хаятт. – Сюда из Гонконга перевели судоверфи.

Мы проезжаем мимо бесконечных построек пивоваренного завода San Miguel, который своим пивом «Циндао» заполонил азиатский рынок. Немного погодя слышу:

– Мы на месте.

На заводе работает шестьсот человек. Ни одного европейца, только китайцы.

– Игрушки, Франц, – объясняет Хаятт. – У меня все готово: места поставок в Европе, контакты с дистрибьюторами, все.

– Ты знаешь, во сколько здесь по сравнению с Европой обходится производство куклы? Меньше половины стоимости. От силы! Надежнейшее дело. Работаем три или четыре месяца в году, а остальное время…

Он широко разводит в стороны свои маленькие пухлые руки. Для Хаятта будущее уже здесь: спокойное, надежное, квартал работы, а затем dolcefarniente[5] до самого конца года. Короче говоря, выход на пенсию.

– Я вижу, тебя это не волнует. Ты имеешь что-то против игрушек? Не забывай, что скоро Рождество.

Я ничего не имею против игрушек, против праздности. Но я не представляю свою жизнь в Гонконге, среди океана человеческих лиц, которые кажутся мне одинаковыми.

Мы посещаем цеха, где все нам любезно улыбаются, мастер или кто-то в этом роде обрушивает на нас поток информации, которую переводит Хаятт. А я думаю о Саре, вспоминаю ее стройное, легко возбудимое тело и насмешливый взгляд слегка прищуренных глаз…

– Здесь у нас конструкторское бюро.

Нам показывают многочисленные штуковины, работающие на батарейках: животных, машинки, разных кукол, умеющих плакать и говорить «мама» на тридцати шести языках. Мы находимся на этом заводе уже не менее двух часов, и меня начинает охватывать смертельная скука. В ту минуту, когда мы собираемся уходить, что-то привлекает мое внимание. Это похоже на чесалку для спины. И это на самом деле чесалка.

– Она электрическая. Вы просто кладете ее себе на спину, и дальше она работает сама, без вашей помощи. Это всего лишь гаджет.

Коммерческого директора, с которым мы обедали, зовут Чин-и-что-то-там-еще. Я спрашиваю его:

– У вас есть еще что-нибудь подобное?

Он отрицательно мотает головой и смеется:

– Это так развлекается наша молодежь из конструкторского бюро. Всего лишь гаджет.

– Он продается?

Снова улыбка:

– Нет, конечно. Это же…

– Я понимаю, это просто гаджет.

Для идиотской идеи то была действительно идиотская идея.

Возвращаемся в Гонконг. По моей просьбе Чин-и-что-то-там-еще соглашается рассказать о «молодежи из конструкторского бюро, которая так развлекается». Двое из них, самые чокнутые, живут вроде бы в районе Централ. Они работают главным образом на кинематограф, занимаются спецэффектами и входят в число ведущих специалистов по производству того адреналина, что льется, словно поток, из всех фильмов, сделанных в Гонконге. В тот же вечер я встречаюсь с ними в одном из ресторанов Ваньчая. Их имена Ли и Лю или наоборот: я никогда не смогу отличить Ли от Лю. Они примерно моего возраста. Когда я рассказываю им о своей идее, они хохочут.

– Вы хотите продавать электрическую чесалку на Карнаби-стрит в Лондоне?

– И не только там.

И снова хохот, они прямо-таки умирают со смеху. Мы пьем какое-то китайское саке – шаосин или что-то похожее по названию. Это вино цвета мочи, сделанное из риса, которое подается подогретым на водяной бане. И вот оно стоит перед нами на столе на специальной подставке. После трех или четырех возлияний я едва держусь на ногах. На следующее утро мы встречаемся снова, на сей раз в холле Торговой палаты, и предложенные мной три или четыре идеи гаджетов их дико веселят вновь, что, разумеется, не имеет ничего общего с шаосин.

В Гонконге не существует конкретных таможенных формальностей для импорта, не говоря уже об экспорте; взимаются лишь косвенные налоги с некоторых продуктов, таких как табак, спиртные напитки и углеводороды. Мне говорят, что с вывозом гаджетов проблем не будет, иначе это было бы смешно. Отдел торгового лицензирования Департамента торговли и промышленности без всяких задержек предоставляет мне бесплатную лицензию и улыбку в придачу. Меня уверяют (Хаятт уже говорил об этом), что я имею право на беспошлинный вывоз гаджетов. Тем не менее придется оплатить некоторые сборы, довольно скромные, которые касаются главным образом материалов, в частности пластика, используемого предприятиями Колонии в экспортной продукции и облагаемого местными налогами. Позже мне удастся освободиться и от этого налога. Но все это еще впереди. Во второй половине того же дня Департамент торговли и промышленности принимает решение выдать мне обязательный сертификат о происхождении товара, которого еще не существует, но вскоре он будет произведен. Называется он «сертификат происхождения в рамках Всеобщей системы преференций» и позволяет мне свободно экспортировать товар в шесть стран – учредителей Европейского экономического сообщества, а также в Соединенное Королевство, Новую Зеландию, Ирландию, Швецию, Швейцарию, Австрию, Японию, Соединенные Штаты Америки, Данию, Грецию, Канаду, Австралию и ряд других стран.