Книга Нечаянный роман - Надежда Семенова

– Смешинка, говорю, попалась… здоровая, – запнулась Ася.

– А-а, – протянула Наталья, мгновенно смущаясь, – я подумала…

– И что ты подумала? – спросила Ася напряженным голосом.

Наталья отвернулась и поскребла пальцем за ухом. Деликатно, как блохастый, но воспитанный пес.

– Отец рассказал тебе про… нее? – спросила Ася.

Наталья метнула виноватый взгляд и неопределенно пожала плечами.

– Я не помню ничего, – сказала Ася, – только ее глаза. Прозрачные и пустые. Словно и не глаза вовсе, а стекляшки. Донышки от кефирных бутылок. Знаешь, на них еще значки непонятные бывают. Я долго не понимала, что они значат. Только недавно догадалась. Это просто цифры. Наизнанку.

Скамейка под тонким Натальиным платьем показалась вдруг холодной, словно они сидели на могильной плите.

– Знаешь, что страшно, – сказала Ася, – я иногда смотрю в зеркало, и мне кажется, что у меня ее глаза. Вчера мы сидели в больнице, ждали, когда выйдет… доктор.

Ася запнулась, рукой зачесала челку назад, словно она мешала ей думать.

– Зачем мы были в больнице? Ты не знаешь? – спросила она Наталью, неуверенно, заискивающе улыбаясь.

– Андрей Григорьевич сказал, что ты плохо себя чувствовала, – медленно, подбирая слова, ответила Наталья.

– Да, да, наверное, – Ася задумчиво намотала на палец кусок челки, – наверное, мы пришли на прием.

– Что ты еще помнишь? – спросила Наталья.

– Разве не странно – не помнить, что с тобой было вчера? – невесело улыбнулась Ася.

– Вчера ты целый день провела в кровати. Я была рядом и никуда не выходила. Твой отец договорился, мне зачтут практику, – тихо сказала Наталья.

– Отец умеет… договариваться, – сказала Ася, – значит, вчерашний день я не помню совсем.

– Мы все выясним, – Наталья положила ладонь на тонкие вздрагивающие Асины пальцы, – не переживай. Пошли домой. На этой скамейке вся попа уже отмерзла.

– Странно, что ты мерзнешь, – сказала Ася, – скамейка совсем теплая, потрогай. И вечер чудесный. Теплый, как молоко.

– У меня аллергия на молоко, – сказала Наталья.

– Бывает аллергия на молоко? – удивилась Ася. – Как же ты выжила?

В ее голосе было столько удивления, словно обнаружилось, что у Натальи шесть пальцев.

– Мама меня кефиром выкормила, – сказала Наталья.

– Мама у тебя мировая, – согласилась Ася, – надо отцу позвонить. Куда он Сережку сослал? Я хоть и сумасшедшая, но никому не дам своего ребенка в обиду.

«А кто защитит его от тебя? Если, не дай бог…» – подумала про себя Наталья. Странно защемило в груди. Она поморщилась и потерла ладонью грудь. Жест показался смутно знакомым и вызвал тревогу. Совсем недавно она видела это движение у кого-то еще.

Они вышли из дворика на притихшую улицу. Асфальт подхватил стук Асиных каблучков, звук Натальиных босоножек и понес вперед. Недовольно зашептались над головой липы. Из кустов выглянула серая кошка и покачала головой. Блеснули желтым стеклярусом наглые глаза.

В подъезде Асиного дома их встретила криво приклеенная на дверцу лифта бумажка: «Ремонт».

– Врут они все, – сказала Ася тонким, кукольным голосом, – третий раз за месяц. Был бы ремонт, давно бы уже починили.

– Придется тащиться пешком. – Наталья прижалась спиной к стене, чуть ниже неграмотно выведенного ругательства.

– Ты плохо выглядишь, – сказала Ася, – и дышишь как паровоз.

– Добрая ты наша, спасибо за комплимент, – сказала Наталья, – противное ощущение какое-то, не пойму отчего.

Ася кивнула и открыла рот.

– Только не говори ничего про шашлыки, – перебила ее Наталья.

– И не собиралась, – Ася сжала пальцами виски, – и мне не по себе. Уже который день. И слезы пропали. Обычно поплачешь, и можно жить дальше.

Ася открыла ключом дверь, в пустой квартире требовательно заливался телефон.

Наталья прошла следом за Асей и начала собирать вещи. Оставаться у Аси еще на одну ночь определенно не хотелось. Да и надобность в этом, судя по всему, отпала. Ася больше не выглядела больной. По крайней мере, физически.

Тапочки и полотенце можно будет оставить у Аси. Все равно она бывает тут чаще, чем дома. И хорошо бы купить вторую упаковку крема для век. Эта почти закончилась. В каком-то французском фильме героиня носила с собой «походную» косметичку, где было все необходимое, чтобы остаться на ночь и утром выглядеть на все сто. Жаль, что русская реальность не такая романтичная, как французская. В каком, интересно, возрасте девушку можно считать синим чулком? Ей двадцать, а кажется, что личная жизнь не наступит уже никогда.

– Я понимаю, – сказала в трубку Ася, – мои глубокие соболезнования.

– Что там? – встрепенулась Наталья. – Кто звонит?

Слова ударились о глухую Асину спину, как о бруствер.

Ася продолжала кивать в трубку, замерзшее выражение в перевернутых лужах глаз. От этого мерного кивания у Натальи засвербело в животе. Проклятые шашлыки. Ася сморщила нос, словно собиралась чихнуть. За несколько дней в Асиной квартире набралась куча пыли, по углам катались лохматые пыльные зайцы.

– Она тут, – сказала Ася и протянула трубку. Наталья прижала трубку к уху и прислушалась. В ней тоненько и безнадежно, как заблудившийся в темном лесу малыш, плакал отец.

– Что случилось?

– Мама… у мамы случился сердечный приступ…

Наталья замотала головой, сами собой разжались пальцы.

Выпавшая из рук телефонная трубка ударилась о пол с глухим, как пустая черепушка, треском.

Глава 20

Трещина на больничной стене походит на дерево. Длинный кривой ствол и короткие голые ветки. Когда у Ромы болит голова, дерево превращается в руку с кривыми, готовыми схватить пальцами. Рома накрывается одеялом с головой и представляет себе парк.

В парке крутятся карусели. Скачут по кругу маленькие лошадки, вертится железная космическая ракета. На боку ракеты блестит большая красная звезда. Звезда сияет почти так же сильно, как звезда на елке, которую мама вырезала из бархатной зеленой бумаги. Звезду мама вырезала из фольги, во всей пачке был только один лист красной фольги, и мама придумала направить на звезду свет настольной лампы. Мама готовится к экзаменам, а Рома лежит на своей кровати и смотрит, как звезда светит ему сквозь золотистые мамины волосы.

Рома открывает глаза. Нет никакой звезды из фольги, нет каруселей, и нет мамы. Он лежит в незнакомой кровати в белой комнате, которая называется палата. Рядом стоят еще четыре кровати, на них спят большие дети, одна кровать пустая. Один большой мальчик учится в школе. У него странное, как у собаки, имя – Радик. У Радика круглая стриженая голова и уши. Большие, как у Чебурашки. Когда у Ромы болит голова, кажется, что у Радика три головы. Посередине – с глазами, а сбоку – слепые. Рома думает, что они запасные. Радик хвастается, что его привезли на «скорой помощи». Он размахивает руками и воет как сирена. Получается не похоже, но смешно. Другой мальчик – совсем не шевелится. К нему ходят врачи и делают уколы. Это больно, и мальчик стонет.