Книга Галерея «Максим» - Олег Рой

К ожиданию ребенка новоиспеченные супруги тоже относились по-разному. Илье очень хотелось сына, и он с нетерпением ждал его появления, заранее полюбил, выбрал имя Максим – так звали героя любимой кинотрилогии[1]деда. «Крутится-вертится шар голубой», – напевал Илья за работой в своей студии, представляя, как будет гулять с голубой коляской, как станет учить малыша рисовать, как ответит на все-все его вопросы, которыми, как известно, дети в определенный период так и засыпают родителей.

Настроение Аллы мало походило на его блаженное состояние. Она словно вообще не думала о том, что будет через несколько месяцев. К счастью, она переносила беременность легко и потому продолжала вести прежний, досвадебный образ жизни. Встречалась с подружками, прогуливала институт (она училась в Плехановском), бегала по магазинам и портнихам и много времени проводила у мамы с папой – одна, без него, потому что Илья старался появляться там как можно реже. Иногда Алла вдруг становилась капризной, придиралась к мужу, могла расплакаться из-за пустяка, например глядя в зеркало и досадуя на то, что фигура испортилась. Но он относился к этому с пониманием, был уверен, что скоро это пройдет, и всегда старался поддержать жену, обнять, утешить.

Их быт был совершенно неустроен, несмотря на то что сразу после свадьбы тесть, сделав тщательную ревизию в его квартире, организовал ремонт, заставил выбросить большую часть «старой рухляди» (Илья с огромным трудом отвоевал лишь несколько дорогих сердцу вещей, с которыми были связаны самые яркие воспоминания) и обставил все современной мебелью, самой лучшей, которую только сумел «достать», как это называлось в те годы. Вести хозяйство юная Алла не умела, единственное, что у нее получалось, – это загрузить одежду в новенькую стиральную машину, также приобретенную ее родителями. Гладила и убирала она плохо, готовить не умела совсем. Поэтому питались молодожены или в кафе, или тем, что делал Илья. Для него не составляло никакой проблемы пожарить котлеты из кулинарии, сварить картошку или макароны, но Аллочка часто отказывалась есть его стряпню, считая подобную еду слишком калорийной.

Именно из-за еды и разгорелся их первый семейный скандал. Она была уже месяце на седьмом, когда Илья увидел в ее руках тонкую тетрадь в клетку и ненароком заглянул в нее через плечо жены. Он думал, что она занимается, изучает какую-нибудь политэкономию, но обнаружил в тетради таблицу калорийности продуктов.

– Ты что, на диете сидишь? – удивился он. – Зачем? Ты же совсем не поправляешься. Вон Оля Буковская, когда ждала Дашку, чуть ли не вдвое шире стала, а ты…

– А я потому и не толстею, что слежу за собой, – отвечала молодая жена. – У меня нет никакого желания из-за этого ребенка превращаться в кадушку.

Слова «из-за этого ребенка» больно царапнули. Как будто она говорила о чем-то неприятном… Раздосадованный Илья осторожно спросил, не вредно ли такое ограничение ребенку. Он ожидал услышать в ответ, что диету назначил врач, потому что во время беременности молодой маме нежелательно сильно поправляться (Оля Буковская даже в больнице лежала из-за лишнего веса). Но Алла сказала совсем другое. Что ей плевать и на врачей, и на Олю Буковскую и что никакие дети на свете не заставят ее уже в восемнадцать лет превратиться в жирную уродливую корову. Илья пытался доказать жене, что здоровье ребенка гораздо важнее ее фигуры, но она вообще не желала слушать его аргументы. Спорить с ней было тяжело, тем более что он всеми силами старался не расстроить жену. Но не удалось. Обозвав его придурком, она, заливаясь слезами, выскочила из комнаты и закрылась в ванной. Выйти оттуда ее заставили только долгие уговоры и извинения. А на следующий день еще и от тестя досталось.

– Что там у вас случилось? – спросил он крайне недовольным голосом. – Аллочка говорит, ты к ее питанию придираешься?

– Понимаете… – начал было Илья, но папаша жены был явно зол и не собирался выслушивать его объяснения.

– Она мне вчера звонит, вся в слезах… Это при ее-то положении? Ты головой думай хоть иногда! Я вообще понять не могу, что она в тебе нашла, а тут еще такие закидоны…

Не дослушав мораль, Илья положил трубку. О том, чтобы выяснять с женой, почему она жалуется отцу, не могло быть и речи. Опять, чего доброго, расплачется… Именно тогда он впервые подумал о том, что, похоже, был не прав, связавшись с семьей Ханаевых. Да, непросто ему будет… И ведь никуда теперь не денешься – вот-вот родится сын. Что это будет именно сын, они с Аллой не сомневались. Об этом говорили все приметы: и ее страсть к соленьям, и острый живот, и такая жуткая тяга к пиву.

Оставалось только одно проверенное средство – поговорить по душам с лучшим другом, Славой Буковским. Посидеть у него на кухне, выпить водки, выговориться, излив на собеседника все, что накопилось в душе, поделиться соображениями, что, видимо, поторопился он с браком, с ребенком – Алла еще слишком молода, чтобы быть женой и матерью.

Славка выслушал, похлопал по плечу:

– Ничего, старик, ничего. Все образуется.

И у Ильи не было оснований ему не верить. Слава уже был муж со стажем, дочке Дашке полтора года, жена Оля – полная противоположность яркой и непоседливой Аллы, хозяйственная, домашняя, скромная, отличная мать.

– Знаешь, как говорят поляки, – игриво подмигнул Славка, разливая остатки водки по стопкам, – в жизни мужчины должно быть три пани – для представительства, для уюта, в смысле – по хозяйству, и для постели. Лучше моей Оли пани по хозяйству не найти. Ну, а для представительства и для постели всегда есть пани на стороне…

Илья напрягся, ожидая, что друг будет развивать свою мысль и перейдет на Аллу, но Славка не сделал этого, а тактично замолк. Он вообще никогда не высказывался вслух о жене друга, но Илья подозревал, что Слава не воспринимает ее всерьез, считает всего лишь хорошенькой пустышкой. И чем дальше, тем больше оснований было у самого Ильи с этим согласиться.

Родила Алка легко и быстро. Обо всех нюансах, разумеется, заблаговременно позаботились ее родители, выбрали лучший роддом, договорились с врачами. Илье оставалось только мерить шагами вестибюль старого здания на Новом Арбате в ожидании благой вести, принесенной разве что не ангелом, а усталой санитаркой. Услышав «Емельянов, у вас сын!», он чуть с ума не сошел от радости. Хотелось кричать в голос, скакать до потолка и обнять весь мир. Весь сразу.

Забирали Аллу с малышом, разумеется, на машине тестя. Никакого праздника, никакого семейного застолья, чтобы обмыть ножки новорожденного, не было. Все прошло буднично – привезли, уложили в кроватку, попили чаю и разъехались. А пока Ханаевы втроем чаевничали на кухне, Илья стоял над колыбелькой, вглядываясь в лицо спящего сынишки.

Он очень боялся, что его отодвинут в сторону во всем, что касалось вопросов воспитания сына, но, слава богу, вышло иначе. Тесть к Максимке не очень-то проникся и свою отцовскую любовь на внука не перенес. Он по-прежнему в основном интересовался дочерью, а не новым членом семьи Емельяновых. Теща тоже больше была занята своими делами. Приезжала сначала раз в неделю, а потом и реже, на час-полтора, кудахтала над ребенком, перебирая всех близких и дальних родственников, на которых он, по ее мнению, был похож или не похож, и отправлялась восвояси. Алла от ухода за малышом быстро уставала, стала нервной, раздражительной. Глядя на все это, Илья начал сам заниматься ребенком, гулял с ним, пеленал, купал, вставал к нему по ночам, даже кормил, потому что молока у Аллы не оказалось. Что, похоже, нисколько ее не огорчило, даже наоборот.