Книга Тропой Предков - Гэри Дженнингс

Этот напиток из какао-бобов был придуман ацтеками. Запрещённый для простого люда чоколатль пила исключительно знать, и он считался священным. Самым известным из индейских почитателей этого напитка был Мотекусома (которого испанцы почему-то упорно именуют Монтесумой), последний вождь ацтеков. Он ежедневно выпивал бесчисленное количество чашек чоколатля, причём в холодном виде. Какао-бобы, повсеместно очень высоко ценимые, использовали по всей Новой Испании в качестве заменителя денег. Некоторые считали даже, что чоколатль обладает особой духовной силой, а будучи смешан с менструальной кровью, становится приворотным любовным зельем, перед которым невозможно устоять.

Попадали в Веракрус и экзотические грузы с манильских галеонов, слоновая кость и сандаловое дерево из Ост-Индии, шёлк и чай из Китая, а также китайский фарфор, тщательно упакованный в ящики и засыпанный, чтобы предохранить от боя, перцем и другими пряностями, — всё это доставлялось из Акапулько караванами мулов.

Когда я в тот памятный день наконец добрался до самой пристани, корабли уже встали на якорь под защитой форта Сан-Хуан-де-Юлуа, находившегося на острове, на расстоянии менее пушечного выстрела от города. Прибывшие пассажиры, сойдя на берег, опускались на колени и возносили молитвы, многие целовали землю. Некоторые священнослужители рыдали, но не потому, что благополучно пережили опасное путешествие по бурному морю, но потому, что действительно верили, будто высадились на обетованной земле. По их разумению, Веракрус и вправду был Городом Истинного Креста, радостно встречавшим их в далёкой заморской стране, где Святая церковь уже обратила в христианство миллионы заблудших душ, прежде пребывавших во мраке язычества.

В честь прибытия архиепископа по улицам города на рассвете прогнали две тысячи голов скота. От топота их копыт мы чуть не повылетали из постелей, а вонь после себя это стадо оставило почище, чем в хлеву, но что интересно, прогон был устроен в медицинских целях. Святые отцы полагали, что коровий пот очищает воздух от заразы, разносимой заполнявшими Веракрус болотными испарениями. Получалось, что коровьи лепёшки должны поспособствовать избавлению нашего духовного пастыря от угрозы подцепить хворь.

Когда я поинтересовался у отца Антонио, может ли навоз обладать целительными свойствами, он буркнул, что пути Господни неисповедимы.

Что, разумеется, не избавило меня от сомнений. Кроме того, мне, как и прочим моим знакомым индейцам, казалось странным, что служители церкви вместо молитв и святой воды предпочитали полагаться на быков и коров. Более того, страшная вонь болотных испарений, гниющих, сброшенных в реку трупов вкупе с ароматом коровьего дерьма производили эффект аутодафе[14], достойного самого Торквемады[15].

Одна группа пассажиров, сходивших на берег, была одета не как клирики, но скорее напоминала слуг: двое взрослых мужчин, один карлик и две женщины-служанки. Судя по виду, они были весьма довольны жизнью, что для прислуги вообще-то весьма необычно.

Должно быть, у них в родной Испании очень заботливые хозяева, подумал я. Наши gachupines живо отучили бы их весело улыбаться. Тут ко мне подошла Беатрис Самбо. Самбо — так она называла себя сама, но не подумайте, что это фамилия, этим словом именовали полукровок вроде неё — потомков индейцев и негров или индейцев и мулатов. Поскольку отец этой женщины был рабом, фамилии у неё не имелось вовсе. Каждый день Беатрис выходила на улицы с вязанкой стеблей сахарного тростинка и кокуйо, свисавшими с полей шляпы. И повсюду раздавались её крики: «Сахар! Кокуйо! А вот кому сахар! Кокуйо!»

Она торговала этими товарами вразнос. Сахарный тростник Беатрис доставлял, воруя с плантации, работавший там её чернокожий возлюбленный, от которого она прижила ребёнка. В Новой Испании люди просто с ума сходили от сахара, ну жить без него не могли и почти беспрерывно сосали стебли тростника или ещё какие-нибудь сласти.

— Скоро тут все без зубов останутся, но сахар сосать не перестанут, — шутила Беатрис.

И то сказать, зубы любители сахара теряли просто катастрофически. Создавалось впечатление, что в тростниковых стеблях обитали те самые черви, которые, угодив в рот, протачивали отверстия в зубах.

А вот кокуйо, жучки с чёрным лакированным панцирем, покрытым светящимися зелёными крапинками, совершенно безобидны, и их любят использовать в качестве украшения. Когда кокуйо ловят, они выпускают из-под надкрыльев жёсткое волосяное колечко, что позволяет использовать живого жука в качестве брелка или подвески. Многие так и делают: тут тебе и украшение, и домашний любимец, которого можно подкармливать сахарным сиропом или крошками тортильи.

Беатрис потчевала своих кокуйо сахарным тростником.

— Сладенькое для сладенького, — с улыбкой говорила она. Сама Беатрис, хоть и торговала сахаром, себе этого лакомства не позволяла, поэтому зубы у неё были на зависть белые и крепкие.

Беатрис была моим другом, а я мало кого мог назвать другом — только её да отца Антонио. Жизнь на улицах слишком сурова, и не всякая дружба выдерживает такое испытание. Того, кого ты сегодня считал другом, могли завтра обнаружить мёртвым в сточной канаве или отправить на рудники — такое случалось сплошь и рядом. Мало того, верный друг был способен запросто обчистить твои карманы и стащить последнюю тортилью.

Но Беатрис была не такой. Как-то раз мы с отцом Антонио взялись помочь её маленькому сынишке, которого свалила жестокая лихорадка, а когда заодно избавили его ещё от сыпи и чирьев, женщина решила, что мы совершили чудо. С того дня Беатрис считала себя в долгу перед спасителями своего Хуанито.

Кстати, определить правовое положение её ребёнка было очень непросто — впрочем, когда дело касалось расы, испанские законы вообще оказывались весьма громоздкими, сложными и запутанными.

Они исходили из того, что существовали три основные расы — белые, африканцы и индейцы, а также ещё двадцать два подвида — расовые категории, каждая из которых, в свою очередь, подразделялась на подкатегории. Причём правовой статус у всех был различным.

Ребёнок, у которого отец был испанец, а мать — индианка, являлся метисом.

У отца-испанца и матери-африканки отпрыск считался мулатом.

У Беатрис отец был африканец, а мать — мулатка, поэтому её называли самбо.

По мере того как заключали браки люди со смешанной кровью, чиновникам становилось всё труднее распределять их по категориям. Возник новый необычный подвид: если отец был мулат, а мать — самбо, то отпрыск такого союза именовался zambo miserable, убогий самбо. Уж не знаю, почему чиновники посчитали этих детей убогими, но это было официальное название: по закону они считались людьми с «испорченной» кровью.