Книга Аэрофобия 7А - Себастьян Фитцек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нижняя губа Фели затряслась, и она ненавидела себя за неуверенный голос.
– Прошло четыре года с тех пор, как ты исчез. О’кей, это была всего одна ночь, которая, возможно, оказалась ошибкой, но это не давало тебе никакого права бросать меня, как шлюху.
– Нет, – еще раз согласился с ней Матс.
– Поэтому ты не можешь сейчас просить меня об одолжении.
– Ты права. Я… я просто не знаю, к кому еще обратиться. В Берлине у меня никого нет, кому доверяю так, как тебе.
– Мерзавец, – вырвалось у Фели. Затем она положила трубку. И, обессиленная, закрыла глаза.
Дыхание было тяжелым, в груди все дрожало.
– Это был он?
Фели испуганно обернулась.
Их общая ванная не имела замка, да и к чему? Фели не заметила, как Янек появился в дверном проеме. Одетый в одни боксеры и с полным подносом в руках – тосты, мармелад, пармская ветчина, мед и две чашки кофе.
– Завтрак в постель, как мило, дорогой, – сказала Фели и почувствовала себя так, как будто рот у нее действительно был растянут карандашом.
– Это был Матс? – хотел знать Янек.
Его темные глаза казались еще более меланхоличными, чем обычно. Было ошибкой рассказывать Янеку о нем. Но они поклялись быть честными друг с другом и не приносить в свои новые отношения груз прошлого, а Матс был таким грузом, который она таскала за собой. Хотя они никогда не были парой и он никогда не отвечал взаимностью на ее страсть. За исключением той одной ночи…
– Да, это был Матс.
Фели нерешительно кивнула и сделала шаг к Янеку. При разнице в росте почти полметра ей приходилось смотреть на него снизу вверх.
Не будь у него подноса в руках, она бы прижалась к его груди, закрыла глаза и вдохнула запах его тела – смесь кедровой древесины и мускуса.
– Чего он хотел?
– Поздравить нас, – ответила она после подозрительно долгой паузы. – Я сказала, чтобы он засунул свое лицемерие куда подальше.
Янек наклонил голову.
– Хм, – произнес он. Слишком мало, чтобы понять, удалось ли ей хотя бы немного развеять его недоверие.
– Давай поедим. – Она улыбнулась и ущипнула Янека за бедро, протискиваясь мимо. – Но тебе не больше одного кусочка, – поддразнила она, хотя на его мускулистом теле почти не было жира.
Янек наконец улыбнулся, и его улыбка была гораздо более естественной, чем та, что до этого изобразила она.
– Кто бы говорил, – пошутил он в ответ. – Кто там хотел похудеть к сегодняшнему дню на пять килограммов, а сумел только на три?
– Идиот, – рассмеялась она и бросила в него подушкой.
– Ну, погоди…
Он поставил поднос на прикроватный столик и набросился на нее.
– Помогите, – захихикала она. – Помогите, я сдаюсь.
Как всегда, оказавшись в его объятиях, Фели удивлялась, каким сильным было его тело на ощупь. Как у молодого парня, чего совсем не ожидаешь от пятидесятилетнего адвоката.
– Я люблю тебя, – сказал Янек. – С диетой или без, не важно. Одно я знаю абсолютно точно.
Он поцеловал ее, и, лежа с закрытыми глазами, Фели услышала:
– Ты будешь чудесно выглядеть сегодня в свадебном платье.
Матс
Реакция моего тела на панику меняется.
Удивленный, что еще способен на самоанализ, Матс зафиксировал жжение в желудке, что было ему совсем незнакомо. В стрессовых ситуациях у него обычно появлялись сухость кожи, герпес на губах, покраснения и – единственное положительное качество – потеря аппетита и веса.
Изжога и спазмы желудка, к счастью, его пока не беспокоили.
Но исключительные обстоятельства провоцируют исключительные симптомы.
Казалось, что в воспаленном желудке Матса неожиданно открылась язва. Обжигающие спазмы начались в ту самую секунду, когда он увидел тень в глазах Кайи. Это неожиданное помутнение вместе с едва заметным подергиванием верхней губы.
Тогда Матс понял, что его слова попали в точку и он дал ход делу. Теперь она будет спрашивать себя, что он имел в виду и действительно ли считал те события просто ее «версией» или «историей», а не тем, чем они были: страшной правдой. Ужасной судьбой Кайи Клауссен.
Принимая в расчет, какие душевные проблемы он спровоцировал у нее своим неоднозначным предложением, боль в желудке была вполне справедливым наказанием.
Матс тяжело сглотнул, и после щелчка в ушах шум турбин усилился. Матс поднял руку, расправил ладонь и смотрел, как дрожали пальцы, словно перья на ветру. Ему стоило некоторых усилий вытащить пульт управления из стола, за которым он сидел уже больше часа против направления движения. С третьей попытки удалось найти кнопку жалюзи, которые беззвучно поехали вверх и исчезли в стене.
За прозрачным стеклом простиралась черная дыра. Свет из нижних иллюминаторов, словно мерцающая жидкость, изливался в темную пропасть и поглощался ею. Матс обратил внимание на сигнальную лампочку на крыле, которая ритмично вспыхивала в темноте. Интервалы между вспышками были слишком равномерными, а ведь она должна передавать SOS по азбуке Морзе.
Save Our Souls[4].
Более шестисот душ нуждались в спасении.
От сумасшедшего шантажиста.
Нет, – исправился Матс. – От меня! Это от меня исходит самая большая опасность на борту.
Он беспомощно обхватил голову руками и вздохнул.
О стольких рисках он подумал заранее. О возможности столкновения с другим самолетом на взлетно-посадочной полосе, о пожаре при старте, о том, что их угонят террористы. О взрывчатке в багаже.
Но об оружии, представляющем всеобщую угрозу, о единственной бомбе, которую любой может пронести на борт самолета и которую не распознает ни один детектор в мире, об этом извращенном средстве массового уничтожения он не подумал: о человеческой душе.
Его ментор всегда говорил: «Каждый человек носит в себе способность убивать. У каждого есть некая точка, в которой он ломается. К счастью, лишь немногие бесцеремонны настолько, чтобы отыскать у других этот психический нулевой предел».
Какой же я глупец! – подумал Матс.
С высшим образованием в области психиатрии и докторской ученой степенью, с кучей дипломов и свидетельств на стене в своей частной практике. Но он даже не задумался о том, что в любом человеке спрятана тикающая бомба замедленного действия, которую при соответствующих обстоятельствах можно привести в действие правильным триггером.
Матс чувствовал, как давление на его тело увеличивалось. Видимо, пилот менял высоту. Взглянув на 55-дюймовую плазменную панель над головой, где отображались данные полета, он убедился, что они поднялись на десять тысяч двести метров.