Книга Динамо-машина - Елена Нестерина

– То есть как это не Рафик?

– Вот так, говорю же – не Рафик.

Вика не поверила и подошла к мальчику поближе. Это действительно был Заурбек, только очень похожий на Рафика. Он как принц посмотрел на Вику и отвернулся, задрав ножку на диванчик, и телефон на его поясе в подтверждение всего этого заиграл монументальную мелодию.

– Рафика мы уже выписали, вернее, туда в районную больницу перевели, откуда его и доставили. А вот этого, который Холухоев Заурбек, к нам недавно положили. Больше нигде такое заболевание, которое у него, не лечат, и вот привезли его на двух машинах вместе с кормом и постельным бельём. Такого редиской не подманешь, как нашего Рафика. Но вот по глазам его я вижу – чего-то ему не хватает…

– Не хватает?

– Да… Видишь – смс читает. Или забьётся в уголок и звонит. То маменьке, то папеньке… А Рафик и читать не умел, и в школу не ходил.

– И, наверно, не будет, – вздохнула Вика. – Жалко маленького…

Но Фому Вике стало ещё более жалко, когда она узнала, что на этот раз ни одного вшивого ребёнка во всём отделении нет. Брыся даже специально у некоторых поискала, но так и не нашла. Позвонила в другое отделение, но у тех тоже педикулёзных не оказалось. Вика даже заплакала – теперь почему-то она плакала очень часто. Ей стало за это стыдно, но Брыся пообещала Вике мгновенно дать сигнал, как только первый же вшивенький ребёнок переступит порог их отделения.

Когда Фома отлучился из бокса по общественным делам, к нему приехали друзья и сразу стали заталкивать в форточку полосатый арбуз. Кувалда протягивал руки и ловил его, но арбуз никак не пролезал, потому что форточка до конца не открывалась, а арбуз был большой. Так получилось, что стекло выдавилось, осколки посыпались на Ужвалду, сразу подоспевший Сергуня замёл их в совок, но столкновение на следующее утро с сестрой-хозяйкой имело катастрофические масштабы. Фома обещал заплатить, но почему-то именно этого Лидия Кузьминична хотела меньше всего. Стекло в форточку под руководством Фомы вставил тот же Сергуня, он делал это первый раз в жизни, но всё получилось. Кувалда проникся к нему ещё больше и даже проиграл Сергуне в карты вкусный мясной пирог – трофей от окончательно обобранного Лишайникова.

Арбуз больничной ночью ели все – и Ужвалда, и Галина Петровна, и Танечка, и Сергуня, и только Лишайников начал от него чесаться и остался сидеть вместе со всеми лишь из чувства дружелюбности. В эту ночь все играли в карты, Кувалда даже повизгивал от счастья.

А на следующее утро, именно тогда, когда уже было вставлено стекло, в бокс Фомы и Ужвалды пришёл Витя Лишайников, гремя коробкой шахмат. Он отозвал Фому в ванную и прошептал, что больше никогда-никогда не станет играть с Ужвалдой на продукты, что он очень устал и хочет покоя и что, может быть, шахматы отвлекут азартного негритянского юношу.

И Фома стал учить Кувалду шахматам. Кувалда, пустив тонкую слезу, рассказал Фоме, что вечерами его папа любил поигрывать в шахматы с министром лесных ресурсов их республики, дядей Мамождем, но было это давно, и Кувалде было тогда не до шахмат. С невероятным энтузиазмом Кувалдометр выучил шахматные правила, и смотреть первую шахматную партию между Фомой и Ужвалдой собралась публика – провозвестник Лишайников и Сергуня, а сестра Танечка, которая после арбуза перестала бояться безобидного Кувалду, обещала приходить время от времени и следить за ходом игры. Нужен был приз, но запас еды был только у Лишайникова, его Фома трогать постеснялся, поэтому он подумал и сказал:

– Ну что тут остаётся? Неизвестно, подвезут ли продукты сегодня, на ужин играть – это низко, мы не республика ШКИД, в конце концов, поэтому предлагаю: кто проиграет, тот пойдёт прямо к Лидии Кузьминичне и попросит её научить вязать мочалки. Есть другие варианты?

Их не было. Лишайников от души улыбнулся – он же не играл, а Ужвалда ахнул и прикрыл рот ладошкой. Лидия Кузьминична, эта сварливая сестра-хозяйка, посвящала свой досуг на работе тому, что занималась изготовлением вязаных мочалок. Она вязала их на спицах из искусственных верёвок, которыми перевязывались коробки, поступающие в больницу. Мочалки у неё выходили мохнатые, щетинистые и грозные, из кармана у неё постоянно высовывалась какая-нибудь одна, иногда случайно выпадала. Ужвалда как-то такую мочаль обнаружил на полу, когда шёл в процедурный кабинет, и долго сидел на корточках, смотрел на неё, даже потрогать боялся. Он признался потом Фоме, что принял мочалку за шкурку какого-то свирепого маленького животного, сбросившего её на ковре их коридора.

И вот теперь ему грозило общение с Лидией Кузьминичной и её мочалками. В случае, если он проиграет, конечно. Кувалда приказал солдатам своей чёрной армии не пощадить живота своего, попросил короля и королеву, от всей души попросил, встряхнулся и сделал, вслед за Фомой, свой первый ход. И на шестнадцатой минуте чёрные выиграли. Решительно и бесповоротно. Все посмотрели на Фому, потом на Ужвалду, потом опять на Фому. И бросились поздравлять победителя. А Фома решил, что Ужвалда обрёл свою профессию. Но быстро об этом забыл, потому что впереди его ждали мочалки…

Лидия Кузьминична считала полотенца. Мочалка, нитки и спицы были спрятаны в надёжном месте, и Фома, собравший всю свою любезность в кулак и знающий, что за ним наблюдают, долго и, казалось, напрасно объяснял, что ему очень скучно и хочется занять своё время каким-нибудь полезным рукоделием.

– Научите меня, пожалуйста, Лидия Кузьминична, я себе одну мочалочку свяжу, и это меня другим человеком сделает, вот увидите. Я на мир по-другому сразу засмотрю, честно-честно…

– Ой, – низким голосом сказала Лидия Кузьминична вдруг, и подсматривавшие Сергуня, Кувалда и Лишайников бросились по коридору врассыпную, решив, что Фоме настал конец. Но Лидия Кузьминична села в полотенца и растроганно продолжала: – Слушай… Это ж ты такой противный был, потому что у тебя любимого занятия не было, рукоделия для души… Да милый мой, да приходи, научу, конечно, на всю жизнь пригодится…

Она долго смотрела уходящему Фоме вслед, а Фоме было и неловко, и удивительно. Теперь даже вязание мочалок не смогло бы поколебать его веру в людей.

А на следующий день Фоме к обеду подали суп с мухой. Кувалда всё никак не понимал, почему так долго и громко смеётся его товарищ. Наконец Фома повернулся к нему, поднял палец кверху и сказал:

– Вот, Кувалда, вот она, правда жизни. Вот. Ты к ней всем лицом, а она к тебе…

– Ты, это…

– Что «это»? Ты знаешь, что случилось? Диалектика, сын мой, и ничего не попишешь…

– Чего? – Кувалда наворачивал свой суп быстро и благодарно.

– Посмотри: или я старею, или мудрею, – размахивая ложкой, разглагольствовал Фома.

– Почему?

– Странный вопрос. Ты видишь, да, что произошло? А я не погнался за скандальной известностью и вместо того, чтобы наорать на кого следует, попытаюсь сейчас докопаться до причины мушиного летального исхода, потому что человек как человек больше всего и проявляется в любви к меньшим братьям. Так?