Книга Стальное поколение - Александр Афанасьев

Брешь в стене, которой этот человек окружил себя, удалось пробить женщине. Ее звали Катя, у нее за плечами был неудачный брак и ребенок — муж просто бросил ее потому, что его мама настояла так сделать. У них в семье — мама была главная… пока существовала семья. С дочкой, она ютилась в Подмосковье, жилье обещали дать только к следующей пятилетке. Подруга — по большому блату устроила ее сюда — как она сказала, чтобы устроила себе нормально жизнь. Это было что-то вроде «проституции по-советски», хотя по сравнению с тем, что творилось в западных странах все это походило на детский утренник. Просто в таких вот местах — мужики бывают одни и надолго, супруг сюда не пускают — потому что это считается режимной территорией. От майора до генерала, в основном до сорока лет — значит, ничего еще, в самом соку мужчинки. Многие либо в разводе, либо супружеская жизнь опостылела до чертиков… все дело в том, что «лейтенантши» то они одни, а вот как становятся «генеральшами»… тут куда хочешь беги. Халатик на голое тело и вперед. Администрация санатория это негласно поощряла — или, во всяком случае, закрывала глаза. Ну нет в Советском союзе проституток! Это во Французском иностранном легионе дамы вполне официально в штате состоят, звания получают… как раз для этого. А в Советском союзе так нельзя, тут просто за то, что кого-то когда то с кем то видели, и супруга написала куда надо — вызовут на партком, да так вмандюрят! Вот и приходится выкручиваться.

Катя с самого начала «не вписывалась». Родом из Владимирской области, из деревни, приехавшая не «покорять Москву», а учиться здесь на врача — она просто не могла вести себя так, как вел себя основной континент… эти то не стеснялись. Среди своих она была белой вороной, и когда девчонки за чаем начинали обсуждать, кто с кем, где и как — она готова была сквозь землю провалиться. Ей и кличку дали «честная».

Этот парень — а она его принимала — тоже был белой вороной. Тридцати лет — а в глазах кошмар и седина в волосах — ей просто жаль него стало. Заглянула в личное дело. Никаких данных, нет даже номера части. Дураков не было, контингент был специфическим, тем более что ему пластику назначили — немного сменили лицо и убрали все шрамы, какие были. Простым солдатам такого не делают. Значит — спецназ, готовится к работе за рубежом.

У подруги она попросила немного поменять закрепление — тут за каждым пациентом была закреплена медсестра. Та ехидно ухмыльнулась, но сделала.

Сначала они вообще ни о чем не разговаривали. Просто подолгу сидели вместе. Потом — она все же сумела разговорить его. Он оказался москвичом, образованным парнем, свободно говорившим по-английски — когда он немного отошел, то даже по памяти читал ей Шекспира. Дочь учительницы английского языка и главного инженера завода, интеллигентная девочка — Катя не могла понять, как этого парня занесло в кровавый афганский кошмар. Никаких разговоров на эту тему он не поддерживал — замыкался к себе. Психиатр — а здесь психиатр работала под видом старшей медсестры — им не занималась, значит, психика в порядке. Хотя… кто это может знать…

Она была с ним и тогда, когда на подъездной дорожке к главному зданию появилась новенькая, черная, с квадратными фарами Волга. Они медленно шли по усыпанной листвой дорожке и говорили о Шарле Бодлере. И по тому, как он напрягся — как хищник перед прыжком, она поняла — вот и все. Больше — ничего не будет.

— Это за тобой? — пролепетала она.

— Да — ответил он — это — за мной…

И в его голосе — была звенящая ненависть…

— Ты можешь не ходить? — задала второй, еще более глупый вопрос она.

А он только улыбнулся ей.

— Пойдем… Холодно что-то сегодня…

* * *

Коробочка — лежала на журнальном столике. Маленькая такая — коробочка…

— Смотреть будешь? — спросил полковник Цагоев, командир Скворцова по Афганистану и по отряду особого назначения…

Скворцов не притронулся к коробке.

— Шило — как то равнодушно сказал он — ему что?

— За Отвагу отвалили — сказал Цагоев.

— Здорово…

— Ну, вот что, друг мой… — Цагоев заговорил прямо и жестко — тут не детский сад, б… Ты что — справедливости какой что-ли ищешь? Во!

Он показал — чисто по-русски — фигуру из трех пальцев.

— Нету ни хрена ни какой справедливости. Мы кровь льем — свою, чужую — неважно. А они наверху — жрут в три глотки, в спецраспределителях отовариваются, по загранкам летают, комсомолок трахают. Мерседесы покупают. И насрать им на все. На-срать! На все! А нам они — время от времени медальку кинут — иди, служи. Ты, думаешь, я им служу, а? На, посмотри…

Цагоев закатал рукав.

— Смотри, смотри… Знаешь, что это? Не знаешь. Как только я от тебя в Кандагаре вышел — меня шокером и в Баграм. Центр дознания, мать их устроили там, как в Чили — кагэбешники сраные! Пытались понять — куда информация ушла. Сказал бы я про тебя — тебя бы в двенадцать часов слили! Мать твою!

— Спасибо… — сказал Скворцов.

— Да насрать мне на твое спасибо! Ты думаешь, я им служу, этим козлам? Да я бы их собственноручно пошел бы и кончил на полигоне, дай кто такой приказ. Я родине, мать твою служу! Горам своим служу! Роду своему служу! Этому городу служу! Ты хоть прикидываешь, что тут будет, как духи сюда доберутся? Помнишь, карты изымали? Весь Союз зеленый! Вот чтобы этого не было — я и служу!

Скворцов ничего не сказал.

— Хочешь знать, что тут будет? На, глянь.

На поверхность стола — шлепнулись, разлетевшись снимки. Скворцов глянул сначала мельком — потом заинтересовался, взял в руки.

— Где это?

— Зварнотц, Армения. Американского президента взорвали, так его мать! Заправщик с бомбой — прямо на самолет вышел!

— Жив?

— Куда там. Пепла не осталось… тварь.

— Я про американца… этого.

— А это… Жив… Его переправляли в Турцию — шестнадцать истребителей сопровождения. Восемь ихних, восемь наших. В Армении сейчас десантники… семнадцать убитых уже.

— Кого — убитых? — не понял Скворцов.

— Десантников… соображай — быстрее. Завтра — второй Афган у нас под ж… будет. Там и в Средней Азии. А ты, б… обиделся.

Скворцов взял коробочку, открыл ее. Тускло сверкнула красными, матовыми гранями звезда. Он положил ее на ладонь, сжал до боли — в Афганистане это называлось «крещение кровью».

— Приказывайте…

* * *

Домой он даже не заехал. Неприметная, гражданская одежда, чемоданчик в руках — с этим он вышел к электричке. Сел, заплатил за билет. Доехал до Ярославского, растворился в людской толчее. Еще один человек среднего возраста, без особых примет.

Он давно не на «трех вокзалах» — и то, что он увидел, ему не понравилось. Кроме обычной вокзальной толчеи — люди у касс, у киосков с журналами и нехитрой снедью — были и другие люди. Джинса, черные очки — примерно такой прикид все деды старались собрать перед отбытием из Афгана. Иногда в руках — ключи от машины, что они здесь делают в разгар рабочего дня — непонятно, но явно не работают. Какие-то группки, быстро собирающиеся и столь же быстро распадающиеся, толстые, золотозубые молодцы, цыгане. Торговля — где-то из-под полы, где-то открыто, кто-то что-то меряет прямо из баула. Стенд с книгами — он немного задержался, потому что читать любил… когда-то любил. Как он понял — мужик торговал дефицитными книгами, но официально — выдавал для прочтения, взамен брал денежный залог.